Как и «Кодекс здоровья» Адама Кремонского, оно содержит рекомендации относительно питания, сна, водной терапии[895]. Как и в большинстве рассмотренных выше примеров, перед нами текст, написанный специально для Фридриха II, имеющий прямую связь с авторитетом классической древности, более того, с Александром. Важность этого образа для мировоззрения Фридриха II уже нам известна[896]. Очевидно, что для императора и его круга выработка новых знаний о мире и человеке была связана не только с поиском методов эмпирического познания явлений, как об этом свидетельствует «Книга об искусстве соколиной охоты», но и с возвратом к античному наследию, к поиску, копированию античных или представлявшихся таковыми рукописей.
* * *
Тело нуждалось в уходе и лечении не только в экстремальных условиях. Одним из таких средств стали термальные источники. Кое-что о них могли знать и при штауфеновском дворе.
В 61-м письме к Луцилию Сенека (I век н. э.) рассказывает о своих впечатлениях о знаменитом на весь римский мир курорте, расположенном к северу от Неаполя, в Байях. Исповедуя умеренность и стремясь к мудрости, он покинул их на следующий день по прибытии: «Мест этих, несмотря на некоторые их природные достоинства, надобно избегать, потому что роскошная жизнь избрала их для своих празднеств». «Мечтающий об уединении не выберет Канопа», — продолжает наш философ, сравнивая Байи с известным вольностью нравов местом отдыха жителей Александрии Египетской. «Мы должны выбирать места, здоровые не только для тела, но и для нравов. Я не хотел бы жить среди палачей и точно так же не хочу жить среди кабаков. Какая мне нужда глядеть на пьяных, шатающихся вдоль берега, на пирушки в лодках, на озеро, оглашаемое музыкой и пением, и на все прочее, чем жажда удовольствий, словно освободившись от законов, не только грешит, но и похваляется?»[897]
Возмущение просвещенного и привычного к подобным проявлениям цивилизации морализатора Сенеки отражает славу Флегрейских полей среди состоятельных римлян. О них часто говорила римская литература. Гай Марий, Гней Помпей и Цезарь построили здесь свои виллы — в горах, что «больше подобает людям военным: с высоты озирать вширь и вдаль все лежащее внизу»[898]. Цицерон отдыхал рядом с озером Аверно, где лечили глаза. Даже варварство последних веков Рима не смогло нанести им непоправимого урона. Но нам все же фактически ничего не известно о состоянии и функционировании терм в раннее Средневековье, вплоть до начала второго тысячелетия. Ясно, что они пережили нашествия вест- и остготов, а особый статус неаполитанских земель в лангобардском и византийском окружении способствовал сохранению если не римских традиций гидротерапии в полном объеме, то во всяком случае построек. Скорее всего, на рубеже эпох в относительный упадок пришли Байи, о которых чаще всего говорили античные авторы, но приобрели новое значение другие комплексы, расположенные на Флегрейских полях: прежде всего Поццуоли и озеро Аверно.
Средневековые люди не совсем забыли о целебных свойствах воды. Карл Великий выбрал место своей излюбленной резиденции у целебных источников, некогда посвященных местными жителями богу Грану, в Ахене (Aquae Grani). Устраивавшиеся им коллективные купания явно должны были восприниматься в качестве «римского» жеста, где главным действующим лицом оказывался государь, более того — тело государя[899]. Английский мыслитель рубежа XII–XIII веков Александр Неккам описывал использовавшиеся с римских времен термы в Бате. В землях вокруг Неаполя использование терм зафиксировано в источниках начиная с X века. О Поццуоли среди прочих местных «диковин» говорит Гервазий Тильберийский в «Императорских досугах», написанных около 1215 года для соперника Штауфенов — императора Оттона IV Брауншвейгского[900].
В конце XII века Генрих VI Штауфен (1191–1197), женившись на Констанции Отвиль, последней дочери Рожера II (1130–1154) и наследнице Сицилийского королевства, отправился на завоевание южноитальянских земель. Его сопровождал канцлер Империи Конрад Кверфуртский, человек высокообразованный и начитанный в классической литературе. В письме своему другу Хартберту Далемскому в 1195 году он поделился впечатлениями о легендарных древностях Италии, с которыми он познакомился по литературе в годы ученичества в соборной школе Хильдесхайма и которые он теперь мог видеть собственными глазами. Среди прочих «чудес» нашлось место и для наших терм: «Неподалеку находятся Байи, о которых говорили писатели, с термами Вергилия, каждая из которых помогает против различных телесных заболеваний. Главная и самая большая из них украшена постаревшими от времени изображениями, все они изображают недуги отдельных частей тела. Есть еще и скульптуры, по которым можно судить о том, какие именно термы против каких болезней помогают. Там же стоит искусно выстроенный дворец Сивиллы с термами, которые в наши дни называются Термами Сивиллы»[901]. Вполне возможно, что ассоциация термального комплекса с именем самого читаемого в Средние века античного поэта была знакома Конраду, как и Гервазию, из местного фольклора[902].
Землетрясение 1538 года и тектонические изменения в этом вулканически активном регионе Кампании в неменьшей степени, чем равнодушие людей способствовали окончательному упадку комплекса. Сегодня в Сульфатаре ради туристической забавы можно испечь в сере яйца — это вкусно. А что представлял собой этот новый «Каноп» на рубеже XII–XIII веков? Раскопки, проведенные после Второй мировой войны, открыли остатки зданий, построенных в разное время для обслуживания целебных источников — тех самых, которые видели Конрад Кверфуртский и другие члены штауфеновского двора. Но кроме них у нас есть еще один замечательный документ, позволяющий посмотреть на этот античный курорт глазами человека XIII века. Это поэма Петра Эболийского «Эвбейские воды», написанная в Южной Италии в 1197–1220 годах.
Петр из Эболи находился в окружении Генриха VI и канцлера Конрада. Он был из тех местных интеллектуалов, которые сразу примкнули к новой власти в тот момент, когда изменчивая фортуна еще не отвернулась окончательно от норманнских правителей. Внук Рожера II Танкред, граф Лечче, продолжал упорную борьбу за трон Сицилии, но многим интеллектуалам пришлось бежать[903]. Петр, явно патриот Кампании, сделал выбор в пользу пришельцев с Севера. Судя по тексту и миниатюрам в конце его поэмы «Книги в честь Августа», он пользовался особым расположением канцлера, которому, конечно, импонировали его поэтическое мастерство и любовь к классической древности в сочетании с верностью имперскому делу в Южной Италии: unio Imperii ad Regnum.
Петр обладал и определенными медицинскими познаниями. Они проявились в «Книге в честь Августа», когда ему требовалось очернить Танкреда и давать «научное» объяснение его малого роста. В сцене, где автор изображен учеником почтенного магистра Урсона, высший ученый авторитет Салернской школы дает морально-натурфилософское объяснение, почему карлик не достоин трона[904]. Поэт остался верен и сыну Генриха
