VI, Фридриху II. Для него он написал поэму, в которой описываются, видимо, все значимые, известные по названиям термальные источники. В поэме в общей сложности 374 стиха, скомпонованные в 187 элегических дистихов, а те — в 26 эпиграмм по шесть дистихов, обрамленные прологом и заключительным посвящением. Издатель текста Теофило де Анджелис, анализириуя метрику и содержание, пришел к выводу, что восемь эпиграмм следует считать интерполяциями разного времени. Он же предложил дать поэме раннюю датировку — около 1197 года, и единственное название, которое основано на аутентичной части текста: в заключительном посвящении Петр говорит об «Эвбейских водах», Euboicis aquis, то есть об источниках в районе Кум, основанных греческими колонистами с Эвбеи[905]. Все иные названия, включая самое распространенное De balneis Puteolorum et Baiarum, он довольно резонно считает вариациями переписчиков. Тем не менее ранняя датировка, предполагающая в качестве адресата Генриха VI, а не юного Фридриха II, представляется мне не полностью доказанной.
Поэма дошла до нас в 28 рукописях XIII–XV веков из Южной Италии, в основном из Кампании. Кроме латинского оригинала, написанного почти полностью элегическим дистихом, многие из них содержат перевод на старофранцузский. Поэма, судя по всему, изначально сопровождалась полностраничными миниатюрами, которые, как и описанные канцлером Конрадом статуи и фрески в термах, должны были служить визуальным подспорьем к тексту. А всякая иллюстрированная рукопись «О целебных источниках» становилась своего рода путеводителем по флегрейским курортам.
Нам неизвестно, каково именно было положение Петра при дворе Фридриха II и как именно его сочинение воспринималось культурной элитой, но стоит обратить внимание на заключительный стих[906]:
Солнце мира, прими ты в дар эту новую книжку.
Книг из трех государь последнюю днесь получил.
В первой в марсовых латах гремит отцовская слава.
Та, что за нею идет, Фридриха славу поет.
Третья Эвбеевых вод напомнит забытые ныне
Местность, чудесные свойства и, наконец, имена.
Так императору в честь три написали мы книги,
Много прочнее тот слог, трижды что был изречен.
В предков анналах прочтешь ты, Цезарь, коль пожелаешь:
Бедным на службе царя не был поэт никогда.
Вспомните, о государь, об эболийском поэте,
Чтобы сыновним делам он вновь перо посвятил.
«Солнцем мира» называет поэт императора из рода Штауфенов, и эта космологическая метафора вполне традиционна для средневекового энкомия государю вообще и для штауфеновской идеологии в частности. Кроме того, он подчеркивает именно верность династии, не только предкам, но и наследникам: под «сыновними делами», на мой взгляд, следует понимать те «подвиги», которые должен был совершить в будущем первенец Фридриха II Генрих, родившийся в 1211 году и в 1220-м избранный королем Германии. Судя по всему, в период между «Книгой в честь Августа» и нашей поэмой Петр написал не дошедшее до нас сочинение о Барбароссе, деде Фридриха II.
Поэма Петра Эболийского оригинальна по многим характеристикам, в том числе тем, что изначально задумана иллюстрированной. Мы помним, что такой способ подачи материала уже был использован им в «Книге в честь Августа». В данном случае сами термы предлагали для этого необходимый иконографический источник: на стенах существовали и пояснительные поэтические надписи, tituli. Поэт мог иметь доступ и к литературным сочинениям, посвященным подобным сюжетам: в прологе он ссылается на десятую книгу грека Орибазия Пергамского, личного врача Юлиана Отступника и автора медицинской энциклопедии в семидесяти книгах[907]. Но совпадений с выведенным на почетную должность источником не так уж много. Современник Петра, француз Жиль из Корбейля, учился в Салерно и написал целый ряд медицинских сочинений тоже латинскими стихами, впрочем, не касаясь термальных вод. Мы не знаем, были ли они знакомы, но важен сам факт, что Салернская школа на рубеже XII–XIII веков в лице одного из своих воспитанников сознательно использовала поэзию в противовес прозе, из дидактических соображений[908].
Основным источником информации, как письменной, так и изобразительной, стала местная традиция. Автор соединил ее с интеллектуальной, философской медициной Салерно, создав первый в новоевропейской поэзии специальный научный свод сведений о целебных свойствах воды[909]. Всю эту медицинскую информацию он облек в совершенную форму. Петр прекрасно знал латинскую поэзию золотого и серебряного века, она и сформировала стиль «Эвбейских вод». Поэма буквально усыпана отсылками и микроцитатами, прежде всего Овидия, рассчитанными на вкус высоколобого ценителя классики.
Из 28 известных сегодня рукописей 13 иллюстрированы, 15 — нет. Все они относятся к XIII–XV векам и были созданы в Южной Италии. Каждый источник имеет собственное полностраничное изображение, расположенное напротив текста. Перед нами исключительно практичный путеводитель, позволяющий легко ориентироваться и в целебных достоинствах вод, и в связанных с ними легендах и мифах. Это подтверждается небольшим форматом (ин-октаво) древнейшей рукописи. Она относится ко времени правления Манфреда (1258–1266) и была написана и иллюстрирована в придворной мастерской, где была создана и «Книга об искусстве соколиной охоты»[910]. Сегодня она содержит лишь половину текста и миниатюр. Более того, далеко не всегда текст и изображение на развороте соответствуют друг другу, поскольку изображение располагалось на лицевой стороне, а на обороте того же листа писался текст о следующем источнике[911].
В ней, в частности, отсутствует сцена посвящения, присутствующая в некоторых рукописях, содержащих полную версию. Эта сцена интересна тем, что император показан в ней дискутирующим с окружающими его философами, один из которых христианин, другой, судя по головному убору, — мусульманин. После 1240 года сцена была немного изменена: император изображен на троне, вписанном в фасад башни, снизу мы можем видеть ученых с книгами, а сверху скульптуры, под которыми скорее всего нужно понимать аллегории добродетелей или наук (рис. 24)[912]. Изменение интересно с двух точек зрения: во-первых, оно сделано под впечатлением от Капуанских триумфальных ворот (рис. 25). Во-вторых, свидетельствует о том, что сочинение Петра Эболийского через двадцать лет после его появления продолжало использоваться в кругах, близких ко двору, скорее всего и самим Фридрихом II. Нет сомнений в том, что манфредовская рукопись также была украшена подобным изображением, хотя вполне вероятно, что Манфред мог несколько видоизменить первоначальную иконографию, чтобы обозначить собственную связь с отцовской библиотекой: так было сделано в той же мастерской с «Книгой об искусстве соколиной охоты» (Vat. Pal. lat. 1071), где Манфред приказал поместить собственные изображения вместе со своими дополнениями к отцовскому тексту.
Поскольку манфредовская рукопись поэмы появилась в том же культурном контексте, что и «Книга об искусстве соколиной охоты», возникает необходимость обратиться
