как только приду в себя…»
В полдень Евтихис принес из столовой пять порций второго, расстелил газеты в пустой комнате и позвал парней. Рассевшись прямо на полу, они принялись за обед. Евтихис пригласил и Андониса составить им компанию, но тот отказался, ссылаясь на дела.
— Запиши, пятьдесят две драхмы и сорок лепт я отдал за обед. Первые расходы… Посчитай как плату за их работу.
Андонис остался голодный, но это нисколько его не беспокоило. Он хотел воспользоваться временно наступившей тишиной, чтобы сосредоточиться. К чему ни прикоснешься, все скрипит, покрытое слоем песка и пыли; дышать нечем, и комната подернулась мглой, точно после бомбежки. «Что думает об этом Вангелия?»
Покончив с обедом и выкурив по сигарете, парни опять принялись за дело. Но прежде Иорданис попросил у Мэри банку или какую-нибудь плошку: он едва притронулся к еде, приберегая ее для своих малышей.
— Говорю же тебе, мы сидим голодные, с тех пор как перестали работать, а ты небось не веришь, думаешь, мы прибедняемся, — проворчал он.
Стена, отделявшая кухоньку Мэри, тоже вскоре исчезла. Печь и раковина были уничтожены одним ударом лома.
— Порядок, ребята, вы молодцы.
Мэри приготовила на всех кофе и налила в кувшин воды. Парни растянулись на полу, чтобы спокойно выпить по чашечке кофе.
— У тебя есть покурить? — обратился Фанис к Симосу.
— Проси у своего хозяина…
Евтихис не рассердился: ведь Симос сказал так не со зла. В конце концов, кто он, как не хозяин предприятия, раз они стремятся попасть к нему на работу? Фанис промолчал. Он сидел, подогнув под себя ноги, и крутил в руках веревку. Словно ушел в себя и думал о своем. По его позе можно было сразу догадаться, что он побывал в тюрьме… Евтихис пошел посмотреть еще раз, как выглядит теперь помещение без внутренних стен. Андонис стоял неподвижно перед грудой кирпича и щебенки; вид у него был совершенно растерянный, точно он созерцал следы страшного бедствия.
— Что ты здесь делаешь? — резко спросил его Евтихис.
— Смотрю, как разместить станки. Правильная расстановка имеет большое значение, рабочим не придется тратить нерационально время…
— Завтра я заставлю их убрать мусор, побелить стены и потолок. Здесь должно быть чисто, аккуратно… Надо наладить освещение. Ну, как же расставить станки?
— Об этом-то я и думаю.
Краешком глаза Евтихис заметил, что Фанис вышел во двор и уже приближается к воротам.
— Потолкуем об этом завтра, — сказал он и устремился за Фанисом.
Подняв воротник и засунув руки в карман, Фанис шагал, держась поближе к стенам домов. Он явно хотел сбежать, поэтому выскользнул потихоньку. Евтихис не отставал от него. Фанис свернул за угол и направился к Петралона.
«Ему от меня не уйти». Фанис перешел мост и остановился у забора. Что он будет делать теперь? Ее дом на другой улице. Евтихис ждал, спрятавшись за столб. Он вынужден был нырнуть в подъезд, потому что Фанис вдруг повернул назад. Вот он опять остановился. Затем направился все-таки к дому Эльпиды. На углу замешкался. Евтихис присел за грудой ящиков.
Наконец Фанис набрался решимости и зашагал к ее двери. Евтихис подкрался поближе и спрятался за грузовик. В подвале горел свет. Почему он не постучит в окно? Долго еще будет стоять он, прижавшись к стене? Кто-то прошел мимо. Фанис сделал несколько шагов вперед, затем вернулся. «Теперь пусть попробует прикидываться». Как только дверь откроется, он выскочит из своей засады, чтобы раз и навсегда покончить с этой историей. Не ждет ли Эльпида Фаниса? Тот долго топтался на месте, но, так и не постучав, побрел по улице и вскоре поравнялся с машиной, за которой спрятался Евтихис.
— Попался! — внезапно закричал Евтихис. — Теперь ты не проведешь меня.
Фанис растерялся, но даже не подумал бежать. Евтихис крепко вцепился ему в плечо.
— Ну, подлец, что ты скажешь?
— Ничего. Вот я притащился сюда, но…
Продолжая крепко держать его, Евтихис внимательно посмотрел ему в лицо.
— Почему ты не зашел к ней? Если ты ее любишь, чего же трусишь? Почему не постучал в окно?
— Но…
— Может, она ждет тебя? А ты подходишь к двери и потом убегаешь?
Наконец Евтихис отпустил его. В глазах Фаниса застыл испуг.
— Теперь мы можем поговорить начистоту.
— Видно, ты, Евтихис, любишь ее больше…
— Это тебя не касается, я не собираюсь вставать тебе поперек дороги…
— Тогда как же мы можем говорить начистоту? Почему ты следил за мной? Что ты забыл здесь?
— Значит, ты ее любишь? Вот это мне и надо знать. Я же тебя предупреждал: ты не должен ничего от меня скрывать. Люби ее на здоровье, но я хочу все знать.
— Это мое дело, — твердо сказал Фанис.
— Давай, я позову ее, и ты с ней объяснишься?
— Если, по-твоему, так лучше…
Евтихис взял Фаниса за руку, и они пересекли безлюдный мост. Дул холодный ветер, и луна показалась на омытом небе. Евтихис спросил спокойно, дружески:
— Почему ты не постучал к ней? А если она ждала тебя?
— Она меня не ждала, — ответил Фанис.
— Она всегда одна. Почему ты струсил? Скажи, не думай, что мне будет неприятно. Эльпида… Тебе приходило в голову, как трудно одинокой девушке… Но ты не решился, ушел, значит, ты ее действительно любишь. Правда ведь? Говори же наконец! Признаться, я рад, что ты такой упрямый… Мне хочется, чтобы кто-нибудь любил Эльпиду. Поэтому я пристаю к тебе… Но чтобы по-настоящему, без глупостей… Ну, что скажешь? — Фанис не нашелся, что ответить. Тогда Евтихис предложил: — Пошли, выпьем?
— Лучше посидим на холме.
Они присели на камни. Потеряв терпение, Евтихис потряс его за плечо.
— Чего ты ждешь? Почему молчишь?
— А что говорить?
Язык у Евтихиса неожиданно развязался. Положив руку на плечо Фанису, он начал рассказывать длинную старую историю.
— Ну, вот, мой друг, его звали Костис…
Слова полились легко, и он никак не мог остановиться. Костис, оккупация, Эльпида, немецкий грузовик, хлеб, мать…
— Поэтому для меня Эльпида близкий, родной человек. Меня заботит, как она живет, что ест, где спит. Поэтому я добиваюсь, любишь ли ты ее по-настоящему. Тогда я успокоюсь, а то теперь мне кажется, что я точно бросил ее на улице.
Фанис, словно дожидавшийся, когда Евтихис остановится хоть на минуту, наконец заговорил:
— Я верю, что все так и было, как ты говоришь. Но в конце ты все же подпустил туману. Ты сам ее любишь, даже очень сильно, и не потому, что погиб твой друг. Ты предпочитаешь думать, что опекаешь эту девушку, а в глубине души ты любишь
