Сила не только мускульная, физическая, а… как бы это сказать… жажда привязываться, прижиматься. Я на ощупь почувствовал, как она недоласкана, недолюблена; как эти полудетские косточки измучены постоянным трудом – гораздо более тяжёлым, жестоким, чем мне, взрослому мужику, приходилось когда бы то ни было выполнять…
– Прощай, душенька… Прощай, дружок, – повторил я, гладя её по влажным волосикам. – Ты вся мокрая, ты простудишься. Иди переоденься… в дорогу…
Она не отклеивалась. Я подумал со стыдным самодовольством: вот как долго меня обнимает будущая знаменитая балерина… а может, уже знаменитая …
И вдруг вспомнил, что однажды был очень похожий момент. Мы провожали Сей Сеича на вокзале. Он учился не то в третьем классе, не то в четвёртом, во время каникул они со школой поехали на экскурсию в Великий Новгород. Почему-то его провожал я, а не Марина. И вот, когда мы прощались, он тоже крепко, изо всех сил обнял меня – и долго-долго не отпускал. Классная руководительница, одноклассники – все стояли и ждали. На ощупь были такие же тонкие косточки…
Хватит, подумал я. Затянули. Взял Варьку за птичьи плечи и отлепил от себя. Кое-как перекрестил:
– Благословляю тебя. Увидимся ещё, нет ли…
– Я вам письмо напишу, – бросила Варька.
Повернулась – и её сдуло таким же ветром, как до этого подняло с пола, а ещё раньше принесло в комнату и вообще в Дом Орловых…
Даже теперь, когда я это пишу, ощущаю ладонями, кожей ладоней, как будто поймал рукой птичку, хрупкую и горячую, подержал чуть-чуть – и отпустил…
Минут десять я просто сидел. Часы пробили полпервого. Вот ведь подлость какая, подумал я. Когда Варька влетела, я уже почти было задремал – а теперь ни в одном глазу… Тьфу.
Позвонил в колокольчик. Вошла Дуняша. Было видно: она устала и хочет спать. Но что поделать, работа.
– Принеси ещё свечи. Масло в лампадках есть? – спросил я, вспомнив притчу.
– Наливала намеднись…
– Ты в Бога веруешь? – сказал я неожиданно для себя и для неё.
– Как же, ваше сиятельство… – оторопела Дуняша. – Мы же русские люди…
– Да, да, хорошо… Ну, ступай.
Я подумал: Дуняшка права. Русские – стало быть, православные. В Багдаде были бы мусульмане. В Индии верили бы в слона с руками. Что-то меня во всём этом раздражало, я только не мог додумать до конца, что. Я повернулся к столу, взял перо и написал вам письмо – то самое, на которое вы так резко и несправедливо ответили.
♦
Уважаемый отец Георгий!
Только что прочитал вашу притчу «о девах».
Понимаю, что к Библии принято относиться с большим придыханием, но мне вся эта история показалась какой-то, простите, мутной.
Начать с первой строчки. «Царство небесное будет подобно десяти девам». Царство небесное – это рай, так? Почему тогда «подобно девам»? Всем девам, и умным, и тем, которые не вошли? То есть царство небесное «подобно» и глупым девам тоже? Путаница, согласитесь.
Но, по большому счёту, дело в другом. Я уже давно читаю Евангелие, как вы сказали. И я не чувствую, что эти дебри имеют ко мне хоть какое-то отношение. Извините. Но лучше честно, правда? Я думаю, это вопрос воспитания. У вас, наверно, была семья верующая. У меня нет. Совсем. Крестили меня, как всех, для порядку – вот как Дуняша сказала, «мы же русские люди».
Вы не думайте, что актёры все идиоты. Я тоже кое-что понимаю, даже в этой сумбурной притче: жених – это Бог, одни люди хорошие, их в рай пустят, плохих не пустят, – это как раз всё понятно. (Хотя к этим «хорошим» тоже большие вопросы: хорошие поделились бы маслом. Это моё мнение.) Всё понятно, только всё не о том.
Поймите, моё положение – совершенно особое. Я здесь нахожусь, в съёмочном павильоне, 24 на 7, не потому что мне так захотелось. Я, по сути, отдал свою жизнь за семью. Может, это звучит нескромно, но я считаю, что совершил подвиг. Я от всего отказался – вообще от всего! – торчу безвылазно на нескольких квадратных метрах, с людьми, которых я не выбирал, они для меня абсолютно чужие (как я уже говорил, «пауки в банке»), я с ними ничего общего не имею и иметь не хочу (кроме, может быть, одного человека). А мне приходится видеть их каждый день.
Я чувствую, что настоящего меня нет. Точнее, меня нет здесь, в павильоне. Настоящий я – где-то в хрустальном гробу, в капсуле (вы смотрели фильм «Матрица»?), лежу замороженный в летаргическом сне. Здесь – мой клон. Дубликат. Изображение на экране.
И это изображение будет делать всё, что ему напишут в сценарии. Вот только что написали: «всех водите за нос». Значит, я – не я настоящий, который спит в капсуле, а персонаж, которого я играю, будет всех водить за нос. Что это значит? Обманывать. Это же грех, правильно? Но как я могу за него отвечать? Если я просто делаю свою работу.
Напишут убить – я убью. Напишут любить родную сестру – буду любить как миленький (вы понимаете, она мне не сестра, мы актёры, мы делаем, что велят).
Видите, как всё просто.
Вопрос: зачем тогда я всё это пишу. Ну, во-первых, я просто хотел какой-то моральной поддержки. Потом вы посоветовали описать по порядку мою жизнь в «Доме Орловых». Это мне помогло убить время. На сегодняшний день я уже почти всё описал, почти догнал черепаху… то есть наоборот. Ну, вы поняли.
В общем, теперь уже вроде глупо бросать. Раз уж взялся – надо доделать.
Но если вам есть что сказать – вы скажите. Мне ваше мнение интересно, я вам благодарен за время, которое вы потратили. Но только пишите, пожалуйста, прямо, без этих восточных притч.
С уважением,
граф А. Орлов.
5
Громы, молнии и удары судьбы не заставили себя ждать.
Мы с Олей и маменькой ещё не допили утренний кофий (они обе были потрясены тем, как легко и ни с кем не посоветовавшись я отпустил Варьку: «Как же ты мог, как ты мог», – твердила Оля), – когда Ферапонт доложил о визите квартального надзирателя и экзекутора.
– Пусть войдут, – сказал я.
В гостиную вошли двое в длинных мундирах: один молодой, чуть выше среднего роста, второй, с жёлтым лицом, примерно Онуфричева возраста или чуть старше, и примерно Онуфричевой комплекции.
– Чему обязан, милостивые государи? – иронично, по-оскар-уайльдовски спросил я, отпивая из чашечки.
– По предписанию, ваше сиятельство, – вперёд выступил
