Простите, что выражаюсь без околичностей, но это так. Она готова бежать хоть сейчас же, хоть на край света, почти с кем угодно… сегодня. Но что будет завтра? Кто знает?
Наконец-то глазки Онуфрича разморозились, заблестели, как раньше:
– Надо ковать железо, пока горячо. Карпе диэм![16]
Он сделал большую паузу.
– Вы сказали, что причин три. Какова же последняя?
Онуфрич вздохнул, как если бы не хотел говорить.
– Вы, верно, помните, граф, что меня в своё время прислал к вам князь Иоанн Ростиславович. Впоследствии вы имели неосторожность выгнать его сиятельство вон. Не мне судить. Факта инфекта фьери нэквент[17]. Но… Ваше сиятельство, вы не знаете, какого опасного врага нажили… К слову скажу: ваше дело проиграно.
– Дело?..
– О вашем наследстве. Я из верных источников знаю, что не сегодня-завтра к вам явятся экзекуторы. Его сиятельство имеет связи везде, в высших сферах… – понизил голос Онуфрич, – вплоть до высочайших. Князь Иоанн давно стёр бы вас в порошок, если бы не упорство князя Мишеля, который не отступился от своего намерения в отношении графини Ольги Кирилловны…
Я пытался переварить информацию. В том, что Онуфрич увезёт Варьку, вроде бы ничего страшного не было. Пускай катятся… по Варшавскому тракту.
Насчёт «экзекуторов»… Что они сделают? Выгонят нас из дома? Куда?..
Теперь Мишель… Сам по себе он большой тревоги не вызывал: Мишель, то есть Камиль Файзуллин, – слишком востребованный и успешный актёр, думал я, не позарится на моё место… Но всё равно неприятно, что кто-то опять хочет втемяшиться между Олей и мной. Мне не верилось, что её охлаждение – навсегда. Вот, например, зимой она разговаривала со мной сквозь зубы, смотрела косо, потом наступила весна с репликой: «Я тебя́ люблю»… Сейчас Онуфрич увезёт Варьку, маменька вот-вот скопытится, и останемся мы вдвоём… И, кстати, приедет Йович из Голливуда, вылечит меня, я поднимусь с коляски – и…
– Подождите, Иван Онуфрич, я отвлёкся. Что вы там говорили про князя Мишеля?
– Я рассказывал, ваше сиятельство, под великим секретом, что князь Иоанн Ростиславович возложил на меня деликатное поручение. Я должен был найти способ расстроить свадьбу князя Мишеля с Ольгой Кирилловной. Именно с этой целью я втёрся в ваше доверие и шпионил за вами, докладывая обо всём князю…
– Да как вы смеете?!. Как у вас поворачивается язык!..
– Бедность, ваше сиятельство. И происходящая от неё нечувствительность, неразборчивость в средствах… Не судите, будьте великодушны. – (Я вспомнил записочку из печенья: «Даже если вы возмущены, проявите великодушие».) – Мне удалось инспирировать князю мысль, что похищение мною Варвары Кирилловны скомпрометирует вашу семью, сделает вас посмешищем двух столиц и наконец отвратит князя Мишеля…
– Этакое бесстыдство!..
– Ещё минута внимания, и вам всё станет ясно. Вы не можете не понимать, как я много рискую, открывшись вам. Вы, граф, если желаете, можете иметь князя Иоанна своим врагом, я же такую роскошь себе позволить не в силах. Поверьте, что, полюбив Варвару Кирилловну, я полюбил и всё ваше семейство. Я искренно вам желаю добра. Я обещал украсть девушку – и, если вы снизойдёте на мою просьбу, выполню обещание, но… Не жениться – такого уговора у нас с князем не было. Стало быть, украду, назавтра же обвенчаюсь честь честью – и никакого позора ни для Варвары Кирилловны, ни для почтенной семьи Орловых… Да вы знаете ли, какое сокровище имеете в лице Варвары Кирилловны? – вдруг воскликнул Онуфрич. – Мало того, что полна жизни, прелестна, обворожительна – но талант!.. Это талант выдающийся, европейский! Нельзя зарыть его в землю. Мы поедем в Италию, она поступит на сцену…
Я слушал – и не мог оторвать взгляд от огромной лысой башки. Почему ему можно, а мне нельзя? – думал я. Ведь хорош он? Хорош. Вот он снизу пристроился: подличает, лебезит – и в следующее мгновение вырастает в трагического персонажа. Он убедительный. Сильный. Он знает какой-то секрет, которого я не знаю? А может быть, – мысль поднялась из живота, как изжога, – может быть, он просто актёр гораздо лучше меня?..
– На прощание, ваше сиятельство, позвольте дать вам один небольшой, но немаловажный совет. Экзекуторы будут делать опись имущества для продажи с аукциона. Осмелюсь вам предложить: заблаговременно припрячьте деньги и, главное, драгоценности.
– Нет, нет, нет, я не стану «припрятывать». Это низко.
– Ну, воля ваша… Так что же, ваше сиятельство? Моя судьба в ваших руках… и, что гораздо важнее, судьба Варвары Кирилловны. Сейчас она в церкви на всенощной. Молится о счастливом исходе нашего дела.
– Я поговорю с ней, когда она возвратится.
– Ваше сиятельство… Заставьте за себя Бога молить!
3
Только оставшись один, я осознал, что за окнами уже давно шуршит дождь. Вошла Дуняша. Зажгла на столе свечи. Вышла. Умом я понимал, что дождя в павильоне нет, это просто записанный звук – но всё равно делалось зябко и грустно, как бывает тёмным прохладным вечером в конце лета. (У нас, в девятнадцатом веке, была ещё середина июля, а во внешнем мире наступил август.)
Послушав дождь, я взялся за очередное письмо. В тот момент я как раз подходил к «тронной речи». Попробовал изобразить, как мы с Дуняшей при всём параде въехали в бальную залу. Вспомнил, что Варя с Онуфричем уже тогда держались рядышком в толпе гостей, но я не придал этому никакого значения…
Вот как всё обернулось. Ну что ж, давно было понятно, что Варьку от нас уберут. Потанцевала в кадре – и будет. Рейтингов у неё нет. Кроме того, она и правда чудесная балерина, ей надо поддерживать форму и выступать, впереди начало сезона… Странный, конечно, выбор Онуфрича на роль героя-любовника… Какая у них, интересно, разница в возрасте? Тридцать лет? Больше?.. Ну, если шоупроказники допускают, что между сорокавосьмилетним гномом и семнадцатилетней феей возможен роман, – тогда нам с Оленькой, как говорится, сам бог велел?..
Стряхнул с себя сладкие мысли, вернулся к своей писанине. Вспомнил, как вылетали слова тронной речи: «наш дом», «на ждом-м», покатал эти слова во рту, представил себе, что они круглые, словно ёлочные шары, или ядра, или очень большие орехи… Представил себя щелкунчиком. Мне пришло такое сравнение тогда, в мае – или только сейчас? Какая разница. Главное, получалось красиво.
Я старался писать как можно быстрее. Моя черепаха всё ещё не догнала Ахиллеса, но я надеялся, что чуть-чуть – и догонит. Два летних месяца были совсем пустые. Неужели ещё несколько дней, думал я, – и наконец я смогу написать: «вчера» произошло то, «нынче» это?..
Между тем Варьки всё не было. Какие длинные
