за ней, даже меня пару раз допускали к одру: в комнате остро пахло валокордином и старостью. Я ждал со дня на день, что её уберут, как в своё время старого графа.
Правда, нужно признать: даже в таком изношенном виде маменька бесперебойно аккумулировала и ретранслировала информацию. От одной из приятельниц она узнала, что в Москву должен приехать английский доктор – тот самый, которого Машка так воспевала.
Думаю, всё это время жадные шоураннеры торговались с агентами Мэтью Йовича – и наконец ударили по рукам. Конечно, я предвкушал, как мы с Йовичем вместе окажемся в кадре. Чувствовал лёгкий мандраж: чёрт знает, вдруг в них правда какое-то невероятное обаяние, в этих мировых звёздах? Или просто раскрученное лицо? А может, наоборот, окажется, что я сильнее? Может, увидит меня и скажет: старик, я всю жизнь тебя ждал, как раз есть проект с близнецами, поехали в Голливуд, поработаем вместе?..
Ещё из новостей: наконец, стало ясно, почему граф Дашков (он же Костя Красовский) в сценарии именовался «Шах». Очередная маменькина собеседница рассказала: в Персии, куда Костя смылся после дуэли, его принял и обласкал главный правитель, Фатали-шах, и сделал его при себе чуть не первым министром. Теперь у Дашкова дворец в Тегеране, и зовут его Шах-Даши́. Это не всё: узнав, что в гареме некоего визиря томятся две наложницы-христианки, одна русская, другая не то грузинка, не то армянка, он им устроил побег. Теперь барышни прячутся во дворце нашего Шаха-Даши, а визирь сделался его заклятым врагом…
Я встревожился: эти легенды звучали как артподготовка к Костиному триумфальному возвращению. Маменька за столом взахлёб рассказывала про наложниц, а я тайком поглядывал на сестру…
* * *
Должен признать, что шоубестии своего добились: я полностью вжился в придуманный ими мир. Мне нужно было сделать внутреннее усилие, чтобы вспомнить, что где-то живут мои настоящие родственники, где-то стоят дома по четырнадцать этажей и в одном из таких домов у меня есть квартира, где-то ездят машины, где-то, поставленные на паузу, ждут дела. Казалось, всё это далеко-далеко…
Ни разу за восемь месяцев я не убрал со стола. Не вымыл за собой чашку, не сложил одежду. Я подставляю руки и шею Дуняшке, утром она меня одевает, вечером раздевает, я даже не обращаю на это внимания, думаю о своём…
В первые месяцы я ужасно мучился от неподвижности: во всём теле, в мышцах было томление, как с похмелья, – хотелось вытянуться, напрячься, встряхнуться, хотелось вскочить и бегать, кататься, лягаться… потом прошло.
Я толстею. Ещё всякие мелкие нелады со здоровьем… не буду описывать.
Очень изматывает бессонница. Тоже, видимо, от недостатка движения. Лежу часами и думаю о том о сём, пока комната не начинает сереть. Сейчас лето, светает рано. Я узнаю, что приближается утро, когда на полу за ширмой становятся видны тёмные полосы – следы, продавленные коляской. Скоро снова вставать, ехать в ванную…
Да, вот ещё – шоураннеры обленились вконец. Поначалу каждый сценарий, вклеенный в мою настольную Библию, занимал страниц двадцать, а то и тридцать. Но постепенно этот объём сокращался: до десяти страниц, до пяти, до одной. Я отыгрывал целые сцены на чистой импровизации.
В тот день, о котором я хочу рассказать, шоутрутни отделались парой строчек: «Даже если вы возмущены, найдите силы проявить великодушие». Гороскоп из печенья…
2
Утро прошло как обычно, а после обеда выяснилось, из-за чего я должен был возмутиться. Ферапонт перехватил письмо: горничная Агафья выбежала на двор, вернулась, что-то пряча за пазухой, Ферапонт задал полушутливый вопрос, та растерялась, Ферапонт понял, что дело нечисто, и быстро заставил Агафью сознаться: посыльный принёс письмо для Варвары Кирилловны; от кого, горничная не знала.
Я сломал сургуч и прочёл, стараясь держать листок на виду у камер: «Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода…» Кто бы это мог быть? Корнет Хвостиков? Где-то я уже видел этот каллиграфический почерк с захлёстами и вензелями… Письмо было подписано «Любящий вас Иван Крывелёв». И фамилия вроде знакомая… Крывелёв… Да ведь это Онуфрич!
У меня глаза полезли на лоб. Семнадцатилетняя Варенька, почти подросток – и старый лысый Онуфрич?! «Я знаю, родные не отдадут вас, на то есть могу-щественные причины. Но если вы сколько-нибудь меня любите, то никакие силы не воспрепятствуют нашему счастью. Нынче же вечером я увезу вас, и мы обвенчаемся…»
Я послал за Онуфричем (возмущённо, как мне предписывал гороскоп). По сценарию, он жил недалеко. Мне и раньше случалось его вызывать, когда нужно было утрамбовать несговорчивого кредитора.
Я ждал, что он станет оправдываться, вилять, – но Онуфрич принял спокойный, холодный вид, чуть ли не высокомерный. Увидев своё письмо распечатанным, усмехнулся:
– Изволили прочитать? Я нарочно выбрал самую глупую из служанок. Чтобы попалась наверняка.
– Объяснитесь!
– Я написал совершенную правду, граф. С первой минуты, как я увидел Варвару Кирилловну, я полюбил её всей душой, всем своим существом. Полюбил больше всего, что для меня дорого в мире…
Как же это работает? – думал я. Для меня лысинка на макушке – конец. Я не знаю, как быть, как играть. А этот гриб, старше меня лет на десять, ниже на две головы, некрасивый, со своим несуразным голым котлом – не смешон!
– …Я имею некоторый капитал, небольшой, но достаточный. Я вдовец. Я свободен. Не свободен лишь от мыслей о Варваре Кирилловне, от своей любви к ней. Я ничего не желаю так, как провести с нею остаток жизни. Уехать с ней за границу…
– А она? Неужели она любит вас?
– В это трудно поверить? Да, мы с Варварой Кирилловной объяснились… Она дала мне надежду.
– Как это понимать?
– Если я буду иметь ваше согласие, я увезу её нынче же ночью. Завтра мы обвенчаемся. В селе Каменке у меня готова подстава. Она вывезет нас на Варшавский тракт, и на почтовых мы поскачем в Европу.
– Зачем эти ухищрения? Отчего вы не можете объявить обычным порядком?..
– Вследствие трёх причин.
Знакомая юридическая интонация.
– Причина первая… даже, если позволите выразиться, первейшая – это приданое. Или, лучше сказать, отсутствие онаго. Желание соблюдения общеупотребительных правил, приличий – и невозможность сего. Ведь по этой причине вы отказали несчастному Хвостикову, не так ли? Я избавлю вас от хлопот. Вы сохраните достоинство, я же приобрету счастье жизни…
– Положим, я отказал корнету прежде всего потому, что сама Варька… Варвара Кирилловна не желала… Дальше!
– Вторая причина относится к области ещё более деликатной. Варвара Кирилловна – незаконная дочь. Она это болезненно чувствует. Скажу прямо: ей тяжело и неловко жить в вашем доме.
