подарка.
– Во-первых, он был очень занят, а потому просто забыл, – засмеялась я. – Но он имел и свой замысел. Ты же знаешь его нрав: он не любит тратить слишком много усилий на подобные вещи, ему нравится, когда все просто и скромно. Ему хочется устроить обычный семейный ужин, а не шумную пирушку с дарами и тостами.
Тринадцатый господин засмеялся и ничего на это не сказал. Я внимательно взглянула на него и с любопытством спросила:
– Во время ужина ты будешь вставать и благодарить Его Величество за милость всякий раз, когда он положит еду тебе в тарелку?
– Жоси, – ответил тринадцатый, улыбнувшись уголком рта, – в конце концов, царственный брат – император. Нас с ним теперь связывают не только братские отношения, но также отношения императора и подданного. Однако я постараюсь не перегибать палку, ведь знаю, что иначе вызову раздражение. В прошлом году я пережил слишком много несчастий и не чувствовал грани дозволенного.
Я покачала головой:
– Но он совсем не хочет, чтобы ты видел в нем императора.
Тринадцатый господин замер на месте и уставился на меня, крепко задумавшись. Потом огляделся по сторонам и произнес:
– Жоси, тот, кто занял трон, вынужден, желает он того или нет, смириться с тем, что будет одинок на этой вершине. Он должен привыкнуть к тому, что тысячи людей окружают его почетом и кланяются ему. Пройдет время, и он привыкнет к этому. Также незаметно для самого себя он привыкнет ко всему, что дает ему трон: к абсолютной власти и величию. Мало-помалу для него станет невыносимым и то, что кое-кто злоупотребляет своим положением.
– Нет, – покачала головой я. – Он никогда не станет таким.
– Император Тайцзун остался известен своим добрым отношением к подчиненным и тем, что всегда прислушивался к чужому мнению, однако и он однажды в гневе вскричал: «Рано или поздно я убью этого Вэй Чжэна![80]» – заметил тринадцатый. – Кто знает, как бы все обернулось, если бы императрица Чжансунь не вступилась за него. Испокон веков так: сложно угадать, что на уме у императора, и по этой причине многое висит на волоске. Даже если он впоследствии пожалеет, все сказанное им имеет вес золота. Разве можно легко взять такие слова назад?
Я продолжала молчать, не отрывая от тринадцатого господина внимательного взгляда.
– Жоси, тебе следует научиться это принимать, – продолжал он. – Здесь нет никакого противоречия. Сейчас я вижу в нем своего дорогого четвертого брата, но также и императора всей Поднебесной. Я его подданный. Я почитаю его как младший брат, а еще предан ему как подданный.
Покачав головой, я быстрым шагом двинулась вперед, сказав:
– Он будет весьма огорчен, если узнает об этом.
– В душе царственный брат все прекрасно понимает, – ответил тринадцатый господин, догоняя меня. – Не понимаешь этого только ты одна.
Я резко обернулась, и он с горькой усмешкой добавил:
– Жоси, почему ты всегда так боишься будущего и отказываешься принимать перемены? Кажется, будто ты не хочешь идти вперед, желая защитить все вокруг себя. Неужели впереди ждет нечто настолько страшное? Впрочем…
Он вздохнул и продолжил:
– Царственный брат защищает тебя, боясь, что изменения произойдут с тобой. Не знаю, верно ли поступил, сказав тебе все это, но я на самом деле беспокоюсь за тебя. Я тревожусь о том, что однажды настанет день, когда ты больше не сможешь прятаться в том мирке, который вы с царственным братом для себя построили.
Когда мы появились в павильоне Янсиньдянь, четвертый принц Хунли уже был там. Увидев меня и тринадцатого, он тут же вскочил и поприветствовал нас поклоном. Я отошла в сторону, избегая принимать поклон, и отправилась раздавать евнухам распоряжения насчет предстоящего праздничного ужина. Тринадцатый же господин остался беседовать с мальчиком.
Иньчжэнь в спешке прибыл, лишь когда уже опустились сумерки. Моя руки, он велел:
– Пусть говорят кратко, хотя уже все равно поздно.
Затем он повернулся к Хунли с тринадцатым братом:
– О чем вы беседуете?
– Я попросил тринадцатого дядю поведать мне историю о том, как в молодости он в одиночку расправился с тигром, – почтительно ответил Хунли, глаза которого горели воодушевлением. – Я и не думал, что дядя тогда был всего на два года старше меня сейчас.
И Хунли с восхищением воззрился на тринадцатого господина.
Взгляд Иньчжэня стал мрачным, и я тут же с улыбкой вмешалась в разговор:
– Ваше Величество, прикажете накрывать на стол?
Иньчжэнь кивнул и занял свое место. Лишь подождав, пока он сядет, тринадцатый брат и Хунли осмелились тоже сесть за стол.
– А где Чэнхуань? – спросил Иньчжэнь.
Хунли сразу посмотрел на меня. Похоже, он и сам уже долго недоумевал, просто не решался спросить.
– Гэгэ скоро придет, – ответила я, улыбнувшись одними губами.
Иньчжэнь взглянул на Гао Уюна. Тот сразу же принес стул и поставил его справа от Иньчжэня.
– Жоси, сядь здесь, – сказал император.
Я мельком бросила взгляд на Хунли. Выражение его лица не изменилось, и я, не став отнекиваться, без всякого стеснения села.
Во время трапезы Иньчжэнь подробно расспрашивал Хунли об учебе и занятиях верховой ездой и стрельбой, а еще прямо спрашивал его мнения о текущих дворцовых делах. Этот ужин дался мальчику очень тяжело: на его висках давно выступили капельки пота, и, пожалуй, он был уже не рад своему дню рождения. Тринадцатый господин с жалостью поглядывал на него, тайком усмехаясь с опущенной головой.
– Сейчас на северо-западных границах неспокойно. Если бы тебе велели отправиться в Цинхай встретиться с монголами, что бы ты…
Я пнула Иньчжэня под столом, и тот осекся. Положив ему на тарелку пару кусков, я с улыбкой сказала:
– Сегодня день рождения четвертого принца. Мы все с нетерпением желаем взглянуть на подарок, что Ваше Величество ему приготовили.
Иньчжэнь тут же велел Гао Уюну принести свиток. Хунли, выглядящий так, слово у него гора с плеч свалилась, торопливо вскочил и почтительно принял подарок. Иньчжэнь открыл было рот, чтобы извергнуть новую порцию нравоучений, но взглянул на меня, кусающую губы, и рассмеялся, немного сердито, но весело глядя на сына.
– Все, что мы хотели тебе сказать, написано здесь. Позже внимательно прочти, – сказал ему Иньчжэнь.
– Ваш сын запомнил, – почтительно отозвался Хунли.
Лишь когда евнух надлежащим образом сложил каллиграфию, мальчик наконец сел обратно за стол.
Больше Иньчжэнь ни о чем его не спрашивал, а сам Хунли не решался заговорить. Атмосфера за
