Любили мы, кубинцы, бывать в гостях у кунаков. Да и не мы только. Многие и многие знали на Руси про славный Елизаветпольский полк. В этом славном и скромном имени таилась сила и красота былых кавказских полков. От всех них веяло духом Ермолова,[181] Котляревского и князя Цицианова.[182] Недаром имя последнего они носили как имя своего шефа. Гелевердинцы,[183] как мы их величали, считались еще с прошлой Турецкой войны отличными вояками. Еще тогда, при взятии Гелевердинских высот,[184] они попали в весьма тяжелую обстановку, атаки полка неоднократно отбивались губительным огнем турок. Видя почти безвыходное положение елизаветпольцев, начальник отряда предложил им крупную поддержку, но они отказались от этого и немедленно стремительной атакой сбросили турок с высот.
Красивые страницы истории славных полков часто повторяются. И вот теперь, всего месяц тому назад, при штурме Эрзерума, елизаветпольцам пришлось атаковать самый сильный форт Чобан-Деде.
Яростные атаки бесстрашных кунаков не раз останавливались противником. Многие и многие из них нашли перед грозной твердыней свою смерть. Последняя их атака отличалась необычайным упорством, но она, кроме новых потерь, успеха им не дала. Полк к сумеркам приостановился за ближайшими укрытиями, намереваясь повторить атаку с наступлением темноты. Положение елизаветпольцев перед Чобан-Деде стало командованию внушать серьезное беспокойство, и оно предложило полку помощь из резерва. По традиции славный полк ответил: «Елизаветпольцы сами возьмут форт». В морозную ночь, то по пояс в снегу, то карабкаясь по каменистым и обледенелым глыбам, приближались елизаветпольцы к фортовым веркам. Но таинственная ночь вместо дьявольского урагана огня встретила их молчанием. Турки с наступлением сумерек оставили форт.
Поднявшись по темной крутой лестнице и пройдя небольшие сени, мы вошли в большую и довольно уютную комнату. К ней с двух сторон примыкало несколько комнатушек, занятых офицерами. Посреди комнаты стоял большой стол, покрытый цветной клеенкой, а на нем стояло до двадцати обеденных приборов. Сервировка была очень незатейливая: тарелки эмалированные, ложки, кажется, оловянные, стекло в стаканах с палец толщиной, но и эта простота на войне казалась роскошью.
– Садись, кунак. Отобедаешь и отдохнешь с нами, – говорил мне сильным голосом вечно жизнерадостный капитан Церетели. – Расскажи нам: кто у вас с крестом, а кто под крестом. Накрошило вас под Азан-кеем, да и мы Чобан-Деде долго не забудем. Третьего дня мы ходили на этот форт. Воспроизводили там недавние атаки, но уже без стрельбы и жертв, для кинематографических снимков. Начальству наше дело очень понравилось. А как пришлось слышать, союзные представители при ставке пришли от нас в окончательный восторг. Наверное, им в диковину штыковая работа. Генералов! – крикнул капитан, прервав рассказ.
– Есть, ваше высокоблагородие, – послышалось из соседней комнаты, и на пороге показался разбитной солдат.
– Сегодня, по случаю дорогого гостя, – отчеканивая каждое слово, говорил капитан, – вода на столе отменяется.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, а какое прикажете, Кахетинское или Саэро?
– Валяй Саэро, и не забудь к тому «Сырку» и каких-нибудь консервов.
Я отлично знал, что заказанное капитаном вино и закуски имелись при кухнях офицерских собраний в весьма ограниченном количестве, считались особым неприкосновенным запасом и подавались лишь в особых случаях, а посему я решительно воспротивился против затеи капитана.
Мой протест был встречен всеми очень неодобрительно:
– Хотя ты и гость, но в хозяйское дело не суйся, – возмущался Церетели. – Что же, может быть, прикажешь встретить тебя с мацони? Или, может быть, ты испугался бутылочной этикетки? Подумаешь, какая красная девица!
– Но, послушай, Сико…[185] – пытался я дальше протестовать.
– Да, я слушаю, а ты изволь повиноваться старшему.
Комната стала заполняться офицерами. Это была лишь часть полка, так как ежедневно около двух батальонов шли в гарнизонные караулы. Среди старых, как говорилось, коренных елизаветпольцев я увидел много новичков, главным образом молодежь. Как будто поняв мои мысли, подполковник Клименко мне заметил:
– Заместители выбывших из строя.
Дружная семья дорогих елизаветпольцев перенесла меня в их прошлое, в их родное гнездо Сарыкамыш.[186] Судьба 156-го пехотного Елизаветпольского, или, как мы их в шутку называли, «полтораста шестого полка», как и многих кавказских полков, была из незавидных. После окончания войны 1877–1879 годов с турками полки Кавказской армии стали покидать завоеванные места, дотоле принадлежавшие Турции. Но елизаветпольцам, дошедшим до Сарыкамыша, приказано было остановиться в старом сосновом лесу и начать строить себе землянки. С тех пор Сарыкамыш сделался, как тогда говорили, высочайше утвержденной дырой и штаб-квартирой Елизаветпольского полка. Но прошли годы, и вместо землянок вырос городок стройных казарм. Далеко от родных степей стояли елизаветпольцы на страже Соганлугских высот. Что и говорить, медвежий угол, но такие углы были лучшей школой для войск, чем какая-нибудь удобная городская обстановка. Полки в этих так называемых штаб-могилах несли настоящую службу, уделяя ей большую часть времени. В часы досуга офицер и солдат не стремились из казарм в водоворот городской жизни. Их не заедала гарнизонная служба, так часто вредившая «науке побеждать». Неудивительно было слышать, что часто медвежьи углы в отчетной стрельбе, в строевой подготовке и т. д. давали лучшие результаты, чем это делали городские обители.
Но главная заслуга глухих стоянок была та, что в них жилось, может быть, и скучно, но дружной полковой семьей. В них выковывалась та спайка, которая на войне важнее всего.
Может быть, чувство однообразия тяготило каждого служащего в глуши, но, покинув на время берлогу, он не без радости возвращался назад в нее. Конечно, не берлога его влекла, а та спайка, та привязанность, которая так крепко сидела в его душе к однополчанам. Таковым крепким, спаянным, отлично знавшим службу был Елизаветпольский полк, стоявший от 1878 до 1914 года в глухом Сарыкамыше.
Казалось, отверженные судьбой и людьми, они должны были быть всеми забыты, но нет. Как я уже отметил, многие и многие на Руси знали про елизаветпольцев. Скажу больше. Их знали далеко за пределами нашего государства в далекой и теперь союзной нам Франции. 156-й пехотный французской армии полк часто посылал привет камрадам. В особых случаях обе части обменивались подарками. В последний раз французы послали елизаветпольцам прекрасной художественной работы фарфоровую вазу, чуть ли не с человеческий рост, а им в знак признательности были отправлены турьи рога, отделанные золотом и серебром с кавказской чеканкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
