как обычно занимаемся с лошадьми. Отгоняем жеребят на заднее пастбище, подальше от конюшен и от Папы с фейри. Когда выводим их из загонов, я чувствую, что фейри смотрит на нас и подмечает быстрые легкие шаги Бин и мою небольшую хромоту. Из-за косолапости я ступаю на край подошвы. Это ничуть не больно, но достаточно заметно и выдает всякому мое уродство, даже если ноги скрыты травой и длинной юбкой. Теперь я старательно гляжу перед собой и не замечаю внимания фейри. Нынешняя подопечная Бин, трехлапая пятнистая Скок, увязывается следом и мяучит, пока сестра не сжаливается и не берет чертову кошку на руки, унося ее с нами на пастбище.
– Она и сама может замечательно за нами поспевать, – говорю я Бин. – Ты просто балуешь это создание.
– И что? – спрашивает Бин, почесывая маленькую кошку. Та блаженно вытягивает шею и урчит, будто сейчас треснет.
Мы отдаемся тренировке жеребят, сменяя друг дружку, пока и они и Бин не устают. Скок спит на солнышке, потом рыщет в высокой траве за оградой и наконец уходит обратно к конюшням самостоятельно, явно недовольная тем, как долго мы возимся. Когда мы приводим жеребят на их обычное поле около дома, Бин с любопытством озирается. Я тоже слышу тихий отзвук голосов.
– Они на манеже, – говорю ей. Мне виден только краешек забора позади конюшни. – Должно быть, проверяют лошадей.
– Может, Папе нужно помочь. – Бин переминается с ноги на ногу, не отрывая глаз от ограды манежа.
– Маме точно понадобится помощь с ужином. И, – воркую я, – ты вроде бы притомилась.
Бин смотрит исподлобья, но идет за мной в дом. И все-таки получает возможность еще поглядеть на фейри, потому что тот решает остаться на ночь. Обед мы накрывали до прихода мужчин и убирали тоже не при них. А вот с ужином все надо сделать как следует. По правилам, как старшая дочь в семье, прислуживать должна я. Но Мама ласково предлагает, чтобы к столу подавала Бин, и я вмиг понимаю. Я со своей хромотой постоянно отвлекала бы гостя. Бин, при всем ее любопытстве, здорово умеет поспевать, наполнять бокалы, приносить блюда, уносить пустые тарелки и не привлекать внимания. Я натягиваю улыбку, будто мне и дела нет, а Мама выдает свои муки совести, быстро меняя предмет разговора.
– Сколько лошадей он купит? – спрашивает Ния у Мамы, когда мы сидим вокруг кухонного стола и доедаем последние картофелины. Сестру притомило целый день прятаться, ничего не слыша про мнение фейри о лошадях.
– И как он узнал о нас? – Я ковыряю картошку. Она определенно вкуснее, чем обычно получается у Бин, но есть неохота.
– Вроде бы пять или шесть, а про себя он ничего особо не сказал, – отвечает Мама. – Хотя мне почти не поговорить было ни с ним, ни с вашим отцом.
– Пять или шесть! – Ния и Бин обмениваются полными трепета взглядами.
– Следите только, чтобы он не расплатился за них золотом фейри, – предостерегаю я Маму.
Она посмеивается:
– Если ваш отец недостаточно мудр для этого, он заслуживает того, чтобы их лишиться.
– У нас одни из лучших лошадей на всем юге, – отвечает Ния на мой первый вопрос. – Думаю, фейри услышал молву и пришел поглядеть сам. Уверена, он рассчитается честно.
Я ездила на Весеннюю Ярмарку с Папой продавать лошадей. Наши и правда одни из лучших, хотя, конечно, и не самые лучшие, во всей Южной Менайе. Возможно, Ния права. Я кусаю губу и гадаю, почему он кажется мне таким подозрительным.
– Зачем бы богатому фейри идти пешком по жаре и пыли? – спрашиваю я всех разом.
Мама взглядом велит быть потише.
Только намного позже, когда я обхожу дом и проверяю, закрыты ли на ночь все двери и окна, мне приходит в голову, что фейри может увидеть странность в нашем отсутствии, в тщательном сокрытии от него всех женщин. Что он может счесть это любопытным и начать расспрашивать.
Я запираю ставни в столовой и прикрываю их занавесками, радуясь, что мужчины наконец ушли спать. И только отвернувшись от окна, понимаю, что не одна. Фейри стоит в дверях и наблюдает. Я вздрагиваю от неожиданности и, в ответ на легкую улыбку, неуклюже кланяюсь.
– Чем могу помочь, кел… – я спотыкаюсь, запоздало сообразив, что не узнала его имени.
– Генно Камнегрив, – помогает он голосом певучим, низким и ласковым. Я невольно прижимаюсь спиной к стене. Что вообще этому злополучному гостю нужно внизу? И зачем надо быть таким обворожительным? Хорошо хоть Ния в безопасности в спальне.
– Кел Камнегрив, – исправляюсь я. – Чем могу помочь?
– Я приметил кое-что интересное. Подумал, вы сможете мне объяснить.
Фейри ступает в комнату. В мерцании свечи видно, что он уже успел смыть пыль с лица и волос. И усугубил этим свою пугающую красоту. Черные блестящие пряди мягко падают на плечи, подчеркивают сияние бледной кожи, дополняют полуночные тени глаз. Я утыкаюсь взглядом в стол, радуясь, что тот пришелся между нами.
– У меня не очень-то хорошо с объяснениями, – говорю фейри, поднимая свечу в надежде от него убраться. – Возможно, отец вам подскажет?
– Если только он занимается шитьем в доме, – отвечает Камнегрив.
– Шитьем?
– Чудесные занавески там, позади вас, – сердечно хвалит он, шагая ко мне. Я пячусь к другой стороне окна, вывернутая нога делает каждый шаг вдвойне неловким. Он подходит ко мне и улыбается, и теперь между нами только две узкие полоски узорчатой ткани. – Вы сами их пошили?
– Нет, – рада ответить я.
– А, то есть ваша младшая сестрица, что подавала нам ужин.
– Нет, боюсь, нет. – И не матушка тоже, а раз ему неоткуда…
– Разумеется. Значит, ваша третья сестра, что весь день скрывалась.
Я делаю шаг назад – как он мог прознать о Ние? Фейри сверкает зубами в мерцании свечки.
– Она прекрасно управляется со стежками. Вот тут, – он протягивает руку с длинными пальцами и касается цветка, – ей удалось поймать аромат весеннего дня, в который нарциссы первый раз обращают личики к солнцу, а здесь, – пробегается ладонью по синему узору, – течет тепло позднего летнего ветерка.
Мы попались. Я понимаю это по играющей у него на губах улыбке, по выбранным для описания вышивки Нии словам. В мгновение ока вижу все: Папу и Маму бросают в темницу, Бин секут плетьми в шахтах, а Нию – забирают. Рука так дрожит, что воск льется на костяшки пальцев. От обжигающих укусов капель я резко прихожу в себя. Выпрямляю спину и взираю на него:
– Кел Камнегрив, у вас выдающееся воображение. Мама будет рада услышать ваши похвалы. Она купила эти занавески на ярмарке в том году. А теперь, ежели у вас нет больше неотложных вопросов, я бы вернулась к работе. Доброй ночи.
Я отворачиваюсь и ковыляю вокруг стола, в кошмарной уверенности, что он сверлит мне