Он осекся.
«Скажи это, — про себя умоляла Виктория, — скажи, что ты меня очень любишь!»
Но Педро молчал.
Виктория поджала губы.
— А как же твой сын? — вырвалось у нее.
Он покачал головой.
— Ты приложила максимум усилий для того, чтобы сделать его сыном Умберто. Я видел твой страх, когда поднимал мальчика на руки, чтобы прокатить его на пони, или просто заговаривал с ним. «Не трогай его, — говорило твое лицо. — Люди могут заметить, чей это ребенок на самом деле».
Педро умолк, а когда заговорил снова, голос его звучал нежнее.
— У тебя есть, конечно, на это право, но тогда ты должна сделать следующий шаг, — сказал он. — Я уеду, и совместно проведенное время мы будем вспоминать как лучший отрезок нашей жизни.
Виктория на секунду закрыла глаза, потом снова их открыла.
— Это твое последнее слово?
Педро кивнул. Она глубоко вздохнула и задумалась над тем, что сказать дальше. Ничего у нее не вышло. Но Виктории казалось, что она еще сможет его удержать.
— Я могу рассказать о том, что слышала.
Педро удивленно поднял бровь.
— У Санчесов, — добавила Виктория. — Когда ты разговаривал с Эстебаном.
— Ты не сделаешь этого. — Его слова прозвучали беззаботно, и это привело Викторию в ярость.
— А если расскажу?
— Они убьют меня. Ты этого хочешь?
Виктория разозлилась еще сильнее. Следующие слова, которые она произнесла, прозвучали по-детски, и все же она должна была их сказать.
— Делай, что хочешь, Педро Кабезас. Но знай: мне будет все равно.
Донья Офелия сцепила тонкие пальцы и едва сдерживала смех, когда торопилась обратно в дом. Действительно, она и подумать не могла, что еще способна красться, как тень. В былые времена, когда донья Офелия была молода, она в совершенстве овладела этим искусством. Когда поняла, что ей придется делить мужа с проститутками, с женщинами, которые не заслуживали того, чтобы ходить вместе с ней по одной земле. Другие думали, что она слишком слаба, слишком снисходительна, но донья Офелия всегда знала, как следует вести себя одной из де Гарай. Потому что она все время оставалась де Гарай. Когда-то она поставила себе задачу — защитить сына. В ее жизни не существовало никого важнее Умберто. Он был плоть от плоти ее, ее сокровище. Если бы донье Офелии пришлось выбирать, то она скорее отправила бы на тот свет мужа, но сына — никогда.
Женщина фыркнула, подавив очередной смешок. Она никогда бы не подумала, что сможет так близко подобраться к Педро и Виктории незамеченной. Но нужно было держать услышанную информацию втайне от Умберто, как она всегда делала, оберегая его от скверных известий. Ему не следовало знать о том, что жена ему изменяет. После того как дон Рикардо потерял к донье Офелии всякий интерес, сын стал для нее самым важным человеком в жизни, ее возлюбленным, ее любовью — всем, что было в этом мире. Офелия поднялась по ступеням на веранду. Она не станет сразу же использовать полученную информацию, а дождется наиболее подходящего момента. Это она знала наверняка.
Педро исчез той же ночью, но Виктория поняла, что он уехал, только под вечер следующего дня. Никто ничего не заметил, лишь донья Офелия разглядела огоньки в глазах невестки. Они то зажигались на мгновение, то снова гасли, когда дон Рикардо сердито рассказывал о том, что его лучший старший работник снова куда-то сбежал. В следующие дни донья Офелия не спускала с невестки глаз. Мысль о том, что она узнала, вызывала в ее душе трепет. Она чувствовала себя полной жизни. Такого с ней давно не было.
Прошло несколько недель, и как-то за послеобеденным кофе донья Офелия поняла, что пора действовать. Не в первый раз она замечала, что Виктория ищет возможности поговорить с Умберто. Невестка старалась подать мужу кофе или принести ему лучший кусок пирога. В тот день Умберто даже поднял голову и улыбнулся этой потаскухе! Тонкие пальцы доньи Офелии скомкали салфетку. Потом она заставила себя улыбнуться. Донья Офелия вздохнула. От мысли о том, что сейчас произойдет, у нее на щеках появился румянец. Она должна владеть собой, чтобы не сболтнуть лишнего.
— Мой любимый сын, мой дорогой супруг, — обратилась она к Умберто и дону Рикардо. Потом ее взгляд упал на Викторию. — Мне нужно кое-что сообщить вам обоим.
Глава вторая
— Пако… — Донья Офелия слышала свой пронзительный голос. — Пако — ублюдок.
— Что? — выпалил дон Рикардо.
Донья Офелия повторила. Лицо Умберто говорило о полном непонимании. Он выглядел таким невинным — ее маленький агнец. А вот по лицу Рикардо было ясно, что он все понял.
Свекровь вновь взглянула на Викторию, чтобы не пропустить ни одной эмоции на ее лице.
— Пако — сын Педро.
— Ах, этот кобель!..
Умберто так резко вскочил, что его стул отлетел и опрокинулся. Высоко подняв руки, он хотел наброситься на Викторию, которая, окаменев, продолжала сидеть на месте. Сладостное удовлетворение охватило Офелию. «Ударь ее, — подумала она, вытянув губы, — избей прелюбодейку так, чтобы она ослепла и оглохла. Крови! Я хочу увидеть ее кровь».
— Умберто, — взревел дон Рикардо, — сядь на место!
Сын тут же повиновался. «Он ведет себя с ним, как с псом», — пронеслось в голове у доньи Офелии, но она ничего не сказала. Она должна была сконцентрироваться на следующем выпаде.
Какое-то время все молчали, потом дон Рикардо отослал слуг и запер дверь. Никто не должен был стать свидетелем того, что должно произойти. Это касалось только их семьи. Медленно, ужасающе медленно, как показалось донье Офелии, дон Рикардо повернулся к Виктории.
Что он намеревается сделать? Офелию охватило лихорадочное возбуждение. Ударит ли он сейчас эту лживую потаскуху? Как было бы здорово, если бы он ударил ее. Потом следовало отобрать у нее детей, а ее саму запереть. Она должна опасаться за свою жизнь. За свою жизнь и за жизнь своего кобеля.
Донья Офелия сглотнула.
Дон Рикардо долго смотрел на Викторию.
— Я уже понял, что тебе совершенно не по душе этот слабак, — произнес он наконец и мельком взглянул на сына. — Но я просто не могу допустить, чтобы ты попрала честное имя нашей семьи, Виктория Сантос.
Теперь он наконец схватил ее за руку. Донья Офелия с наслаждением заметила боль и страх в глазах Виктории, но невестка не издала ни звука. Да, она боялась. Высокомерная женщина слишком много себе позволяла. Она боялась, но умела владеть собой. Впрочем, Офелия чересчур ненавидела ее, чтобы уважать.
«Посмотри, — хотела она крикнуть сыну, — твоя жена выглядит как побитая собака. И она и является ею на самом деле, — псина, которая не достойна тебя».
