Военное положение в Польше было объявлено в ночь с 12 на 13 декабря 1981 г., тогда же был учрежден военный совет национального спасения, состоящий из военных лидеров во главе с премьер-министром генералом Ярузельским. Были перекрыты границы, перерезаны телеграфные и телефонные коммуникации, введен комендантский час, запрещено проведение забастовок и собраний, а система вещания контролировалась властями. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что все это неприемлемо с моральной точки зрения, но выбрать меры реагирования было непросто.
В итоге, чтобы сдержать введение советских войск, нам пришлось заявить о том, что полякам нужно предоставить свободу принятия решений внутренних дел. Мы исходили из того, что это решение было принято правительством Ярузельского, чтобы предотвратить действия со стороны Советов.
Президент Рейган полагал, что за этим стоял Советский Союз, и собирался принять быстрые меры. 19 декабря я получила от него послание с подтверждением этих действий. А Хейг-младший направил параллельное послание П. Каррингтону. США хотели принятия ряда безотлагательных политических и экономических мер и предусмотрели резервные меры на случай ухудшения ситуации. Вечером без уведомления американцы должны были объявить санкции в отношении Советского Союза. Эти санкции, как мы с удовольствием отметили, не включали прекращения переговоров о разоружении, проходящих в Женеве.
Но они не предусматривали таких мер, как отмена права посадки самолетов «Аэрофлота», прекращение переговоров по новому долгосрочному соглашению по зерну и прекращение экспорта материалов для строительства запланированных трубопроводов для транспортировки природного газа, на котором уже велись работы. Последний пункт мог вызвать огромное недовольство Великобритании и других европейских стран. Компании Великобритании, Германии и Италии имели обязывающие договоры на предоставление оборудования для газопроводной магистрали из Западной Сибири, включая поставку компонентов, производимых США. Если бы запрет распространился на существующие договоры, британские компании лишились бы сделок с Советским Союзом на сумму свыше 200 млн фунтов стерлингов. Больше всех пострадал бы контракт компании «Джон Браун инжениринг» на поставку насосного оборудования для проекта трубопровода, в котором было задействовано много рабочих мест.
Оказывая на американцев давление в этом вопросе, я сделала все, чтобы поддержать генеральную линию, занятую ими. А это было отнюдь не просто. Немцы неохотно соглашались с необходимостью принимать какие-либо меры в отношении польского правительства. Французы настаивали на продолжении реализации продовольствия Советскому Союзу по особым субсидируемым ценам, установленным Европейским сообществом. Но я была уверена, что если бы нам удалось склонить американцев занять более разумную позицию в отношении проекта строительства газопровода, мы бы могли продемонстрировать западное единство. Было плохо то, что члены американского правительства из числа противников проекта трубопровода имели весьма отдаленное отношение к событиям в Польше. Эти чиновники полагали, что в случае, если проект получит развитие, немцы и французы будут зависеть от поставок советских энергоресурсов.
В этом споре был ряд убедительных аргументов, но несмотря на то что Россия обеспечивала бы Германию чуть более чем четвертью объема газа, а Францию – почти третью, это составляло бы не более 5 % от общего объема энергопотребления этих стран. Как бы то ни было, ни немцы, ни французы не собирались поддерживать американцев.
Вдобавок американцы говорили о необходимости заставить Польшу объявить дефолт по внешней задолженности, что вызвало обеспокоенность Английского банка и могло повлечь за собой тяжкие последствия для других банков Европы. 29 января Ал. Хейг-младший присоединился ко мне во время обеда на Даунинг-стрит. Я сказала ему, что самой важной задачей является сохранение единства западного альянса. Меры, которые в сложившейся ситуации предлагали США, вызывали озабоченность.
Я сказала, что мы должны считаться с тем фактом, что французы и немцы не откажутся от контрактов, связанных со строительством сибирской газопроводной магистрали. Перейдя ближе к делу, я заметила, что ведь американцы не предусмотрели введения запрета на продажу зерна, который был бы невыгоден им самим. Мне было видно, что господин Хейг согласен в целом с моим анализом ситуации. Но совершенно неожиданно 18 июня американцы объявили о том, что запрет на поставку в Советский Союз технологии для газонефтедобычи распространялся не только на компании США, но и на международные дочерние предприятия и иностранные компании, производящие компоненты по американским лицензиям.
Это известие повергло меня в шок. Реакция европейцев была еще более жесткой. Великобритания приняла законодательные меры в соответствии с законом о защите торговых интересов, чтобы предотвратить последствия такого расширения власти США. Раздражение в Европе возросло еще сильнее после сообщений о том, что американцы намеревались возобновить продажу зерна в СССР, прикрываясь предлогом, что так из СССР будет выведена конвертируемая валюта. Было ясно, что истинная причина лежала в защите интересов американских фермеров. Чтобы выпутаться из этой ситуации, вопрос передали на контроль новому госсекретарю США Джорджу Шульцу, который разрешил все трудности, дав зеленый свет существующим контрактам на строительство трубопровода. Из этой ситуации можно было извлечь хороший урок, как следует вести дела с союзниками.
Летом 1982 г. мы наблюдали развитие ряда полезных дипломатических практик. 4–6 июня главы правительств стран «Большой семерки» проводили встречу в обстановке пышного великолепия Версаля, моим самым ярким воспоминанием о тех слушаниях стало впечатление, которое произвел президент Рейган. Он говорил минут двадцать, не заглядывая в бумагу, и в своем выступлении в целом очертил экономические перспективы. Его проникновенные слова дали тем, кто еще не был с ним знаком, представление о том, что делало его выдающимся политическим лидером. Когда он закончил выступать, президент Миттеран признал, что президент Рейган верен собственным убеждениям. В устах социалиста Миттерана это звучало как комплимент.
Из Парижа президент Рейган прилетел в Лондон с официальным визитом, во время которого он выступил с речью перед обеими палатами парламента. Речь сама по себе была выдающейся. Она ознаменовала решающий этап в идейной борьбе, которую мы с ним хотели повести против социализма, и прежде всего против социализма в Советском Союзе. Мы оба были убеждены в том, что надежная оборона была необходимым, но недостаточным средством для успешного противостояния коммунистической угрозе. Мы хотели перейти в наступление против коммунизма.
В своей речи президент Рейган предлагал провести всемирную кампанию в поддержку демократии, чтобы оказать содействие «демократической революции, набирающей новую силу». Впрочем, если оценивать эту речь в ретроспективе, ее значение было больше. Эта речь раскрывала рейгановскую доктрину, в соответствии с которой Запад не должен был отворачиваться от тех стран, в которых насаждался коммунизм.
К моменту, когда я направилась с визитом на Дальний Восток в сентябре 1982 г., положение Великобритании в мире, как и мое собственное, изменилось в результате победы, одержанной в Фолклендской войне. Но был один вопрос, создававший определенное неудобство: переговоры с китайцами относительно Гонконга. Китайские лидеры всеми силами старались показать, что Фолклендский конфликт не являлся прецедентом для решения проблем, связанных с колониализмом.
В первой половине дня 22 сентября я и сопровождающие меня лица вылетели из Токио, где я находилась с визитом, в Пекин. До окончания срока аренды Новых территорий, составлявших свыше 90 % колонии Гонконг, оставалось пятнадцать лет. Собственно остров Гонконг является британской суверенной территорией, но, как и остальные колонии, зависит от материка в ресурсах: в воде и других запасах.
КНР отказывалась признавать Нанкинский договор, подписанный в 1842 г., согласно которому Гонконг был присоединен к Великобритании. Нашей целью в переговорах было обменять суверенитет над Гонконгом на продолжение британского управления. Как показали консультации с политиками и крупными предпринимателями Гонконга, это решение их вполне бы устроило. В этой ситуации существовала угроза, что с ослаблением финансовой стабильности деньги и ключевой персонал покинут колониальные владения, что приведет к обнищанию и дестабилизации Новых территорий до окончания срока аренды. Ранее я уже была в Пекине в апреле 1977 г. в качестве лидера оппозиции. Незадолго перед этим была низложена «Банда четырех», и председателем партии был Хуа Гофэн. Дэн Сяопин, который сильно пострадал в ходе культурной революции, а потом оказался в опале со стороны «Банды четырех», в ту пору все еще находился под арестом. На этот раз, во время моего первого визита на посту премьер-министра, Дэн Сяопин несомненно был у руля.
