Когда-то Город Бездны был иным. Его историю условно разделяют на три периода. Самый продолжительный — Belle Epoque, та самая Прекрасная Эпоха, когда кланы Демархистов обладали абсолютной властью. Город изнемогал от зноя под восемнадцатью куполами Москитной Сетки. Бездна давала ему энергию и химические элементы, в которых он нуждался. Здесь, под куполами Города Демархисты довели свое мастерство управления материей и информацией до логического завершения. Эксперименты по продлению жизни позволили им фактически достичь биологического бессмертия, а методы записи нейронных паттернов в компьютер превратила смерть, даже насильственную, в мелкую неприятность — досадную, но поправимую. Наработки в области так называемых «нанотехнологий» обеспечивали возможность по желанию свободно изменять очертания окружающего мира и собственных тел. Они становились многоликими и изменчивыми, как Протей — люди, которым было противно любое подобие застоя.
Второй период истории города начался примерно сто лет назад, с приходом Комбинированной Эпидемии. Болезнь с редкой демократичностью поражала людей, технику и здания. С опозданием Демархисты поняли, что Эдем всегда становится домом коварному змею. До сих пор они сами управляли изменениями — Эпидемия сделала эти изменения неконтролируемыми. В течение нескольких месяцев Город Бездны стал неузнаваем. Осталось лишь несколько герметичных анклавов, где люди могли находиться, не удаляя имплантаты из своих тел. Здания деформировались, приобретая причудливые формы. Это была чудовищная карикатура на то, чем Город обладал и что утратил. Уровень технологий мгновенно упал, люди обратились к примитивным двигателям и паровым машинам. Нижние этажи зданий превратились в трущобы и стали прибежищем для преступных группировок.
Этот темный период длился почти сорок лет.
До сих пор не умолкают споры, закончился ли третий период истории или скрыто продолжается. Непосредственно по окончании Эпидемии Демархисты лишились основных источников своего дохода. Зато теперь повсюду торговали Ультра. Несколько богатейших кланов продолжали борьбу. Даже Ржавый Обод приютил несколько островков финансовой стабильности, но Город Бездны уже был готов перейти под контроль новой экономической силы. Конджойнеры, которые до сих пор занимали некоторое количество узкоспециализированных рыночных ниш, не упустили свой шанс.
По большому счету, это не являлось ни вторжением, ни агрессией. Конджойнеры были слишком немногочисленны, они не опирались на военную силу, не пытались навязать населению Города свой способ мышления. Вместо этого они выкупили несколько крупных городских кварталов и перестроили их, превратив в нечто сверкающее и обновленное. Они уничтожили Москитную Сетку — все восемнадцать куполов. В Бездне была установлена «Лилия» — гигантская биоинженерная конструкция, которая сильно изменила и разнообразила химический состав газов, истекающих оттуда. Сейчас город жил в нише с теплым воздухом, вполне пригодным для дыхания — невидимые испарения «Лилии» поддерживали в кратере определенный микроклимат. Коджойнеры демонтировали изуродованные строения. На их месте вырастали элегантные башни в форме клинков, которые возносились над пластом преображенного воздуха и поворачивались по ветру, подобно парусам дрейфующей яхты. Наиболее гибкие и устойчивые формы нанотехнологии снова получили распространение, медишны Объединившихся фактически заменили продлевающую жизнь терапию. Торговля возобновилась, Йеллоустоун стал важным пунктом маршрутов Ультра, которые всегда верно чувствовали выгоду. Анклавы Ржавого Обода тоже начали оживать.
Казалось, грядет новый Золотой Век.
Но Демархисты, прежние владельцы города, так и не смирились со своей новой ролью «бывших», с новыми ограничениями, с положением, которое казалось им унизительным. Веками Демархисты и Конджойнеры были союзниками, но теперь этому союзу пришел конец. Оставалось только одно: начать войну, чтобы вернуть утраченную власть.
— Видите Бездну, мистер Клавейн? — человек в черном указал в сторону едва заметного пятна, которое почти терялось среди нагромождения домов и башен. — Говорят, «Лилия» умирает. Конджойнеров изгнали, и теперь некому поддерживать ее жизнедеятельность. Качество воздуха уже не то, что было раньше. Ходят слухи, что Город собираются снова накрыть куполом. Но, возможно, Конджойнеры снова смогут завладеть тем, что им принадлежало?
— Трудно с вами не согласиться, — отозвался Клавейн.
— Откровенно говоря, меня не волнует, кто победит в войне. Я жил здесь до Объединившихся и после того, как их здесь не стало. Я не застал времена Демархистов, но не сомневаюсь, что и тогда сумел бы выжить.
— Кто вы?
— Место, где мы находимся — лучший ответ на ваш вопрос. Посмотрите вниз, мистер Клавейн.
Клавейн повиновался. Он знал, что находится на огромной высоте — судя по виду, который открывался с балюстрады, — но точно оценить расстояние до земли было затруднительно. С тем же успехом он мог стоять на вершине невероятно высокой отвесной скалы, глядя на пики и склоны, громоздящиеся у его ног, на возвышенности и долины, заполненные россыпью построек. Самые верхние из коридоров воздушного транспорта пролегали далеко внизу. Их непрерывные потоки проходили сквозь здания, ныряли в огромные арки и порталы. Эта многослойная структура уходила вглубь — тысячи уровней, один под другим. Еще ниже в дымке можно было разглядеть подвесные дороги, а под ними, словно выцветшие очертания двухмерной карты — блеклые пятна многоярусных висячих садов с озерами.
Здание было черным и величественным. Клавейн не представлял, как оно выглядит на самом деле. Наверно, со стороны оно должно напоминать одинокое дерево, в которое попала молния — нечто мрачное, мертвое, способное внушить суеверный страх.
— Хорошо, — сказал он. — Вид просто великолепный. Где мы?
— Это Шато де Карбо, мистер Клавейн. Замок Воронья. Помните это название?
Клавейн кивнул.
— Именно здесь побывала Скейд. Значит, вы имеете некоторое отношение к тому, что с ней произошло?
— Нет, мистер Клавейн. В отличие от прежнего владельца… впрочем, в этом я не уверен, — человек повернулся и протянул Невилу руку. — Меня зовут Хи. По крайней мере, это имя, под которым я сейчас веду дела. Будем сотрудничать?
Прежде чем Клавейн успел ответить, Хи крепко пожал ему руку. Клавейн освободился — и заметил, что на ладони появилась маленькая точка, похожая на пятнышко крови.
Хи привел Клавейна обратно, в оранжерею с мраморным полом. Они миновали фонтан в виде безглазой золотой кобры, которая извергала поток воды — это журчание привлекло внимание Клавейна, когда он очнулся в кресле. Еще один переход — и по мраморным ступеням хозяин и гость спустились на другой этаж.
— Что вы знаете о Скейд? — спросил Клавейн.
Он не доверял Хи. Но пара вопросов явно не ухудшат ситуацию.
— Хотелось бы знать больше, — отозвался тот. — Я расскажу вам то, что мне известно — разумеется, в определенных пределах. Скейд прибыла в Город Бездны с целью шпионажа в пользу Конджойнеров. Операция проходила в этом здании. Пока все правильно, так?
— Само собой.
— Продолжим, мистер Клавейн. Вы обнаружите, что у нас больше общего, чем можно вообразить. Так что не стоит обижаться.
Клавейн усмехнулся.
— Сомневаюсь, что у нас есть хоть что-то общее.
— Да?
— Мне четыреста лет. Наверно, я видел войн больше, чем вы закатов.
Глаза хозяина расширились от удивления.
— В самом деле?
— Ага. Так что мой взгляд на мир, скорее всего, немного отличается от вашего.
— Не сомневаюсь. Как насчет того, чтобы пройти чуть дальше, мистер Клавейн? Я покажу вам прежнего владельца.
Хи вел его по черным коридорам с высокими потолками, где единственным источником света служили узкие, как щели, окна. Клавейн заметил, что провожатый слегка хромает. Одна его нога была чуть короче другой, но это почти не бросалось в глаза. Казалось, этому человеку действительно принадлежит все огромное здание — или, по крайней мере, его официальная часть. Возможно, это было ложное впечатление, порожденное масштабами строения. Зато в другом сомневаться почти не приходилось: Хи руководил некоей организацией, весьма влиятельной.
— Начнем сначала, — сказал Клавейн. — Каким образом вы оказались замешаны в делах Скейд?
— Как бы вы выразились, в силу взаимного интереса. Я живу здесь, на Йеллоустоне, около века, мистер Клавейн. И за это время у меня появились определенные интересы… наверно, вы назвали бы их «навязчивыми идеями».
— Какие интересы?
— Искупление вины, например. Мое прошлое вряд ли можно назвать безупречным. За свою жизнь я совершил несколько дурных поступков. Правда, кто их не совершал?..
