когда еще можно было, наверное, отвлечь Нико, – скажем, удержать в кровати или подбить на нечто совершенно непредсказуемое, как, например, остаться и почитать книгу, – испарилось. Время побежало дальше. Все шло своим чередом.
– Ты снова стянул у меня подушку.
– То, что ты называешь «стянул», я называю «по-джентльменски одолжил». – Нико окончательно проснулся. – Какой-то ты дерганый.
– Я заперт в доме с привидениями, Ники. Занятий почти никаких.
– Нет здесь привидений. Никаких призраков. – За неделю отдыха с Максом волосы у Нико посветлели. Он так чудесно подходил для жизни в роскоши, она была для него естественной, как солнечный загар. Понятно, отчего Либби столь отчаянно пыталась его ненавидеть и почему у нее ничего не вышло.
– В чем дело? Dites-moi[27]. – Теперь Нико сверлил Гидеона взглядом, видимо, потому что тот слишком долго тянул с ответом. Он увлекся избалованным мужчиной в своей кровати. То есть это была кровать Нико, просто чаще в ней спал Гидеон. Диковинный узник этакого летнего лагеря (каким его видел Нико).
Возможно, если бы Нико не смотрел столь… откровенно, столь прямо, как если бы боялся, что ответ Гидеона может испортить весь день, то услышал бы правду. Возможно, если бы все не было столь свежо и ужасающе, до боли приятно, Гидеон сказал бы: «К черту, все плохо, Николас, я же предупреждал, какой тут бардак, говорил, что нас ждет катастрофа».
Но знаете, чего не любит Нико де Варона? Напоминания «Я же говорил». И потом, все шло прекрасно, и Гидеон не знал, как быть с этой способностью, с этим новым инструментом, которым он, похоже, разжился где-то, сам того не заметив: теперь настроение Нико полностью зависело от того, как сильно радуется Гидеон. Нико, конечно, постоянно твердил, будто Гидеон – его забота, будто сам Гидеон – его, но то было прежде, пока Гидеон не увидел в себе не просто его собственность, но и его возможное будущее. Эти две вещи зиждились на платформе взаимных уступок, однако сейчас все было иначе, планки поднялись выше, а перспектива падения пугала сильнее.
Отношения в новой их форме дарили чувство безопасности и одновременно уязвимости. В них было так много радости. И так много страха.
– Я только хотел сказать тебе, – начал Нико, и одновременно с ним Гидеон произнес:
– Нико, мне кажется…
Оба умолкли.
– Да? – спросил Гидеон, ведь они оба знали, что Нико захочет говорить первым.
Тот обхватил щеки Гидеона ладонями.
– Мне показалось, что тебе надо знать: я могу быть куда постоянней и преданней, чем ты думаешь. Просто у меня практики мало, – признал он, пожав плечами, – но где-то в глубине души я чувствую, что в конце концов мне в этом не будет равных. И когда этот день наступит, когда я вновь превзойду все ожидания, о, тогда, я думаю, ты удостоишь меня королевских аплодисментов.
В наступившей тишине оба задумались над сказанным.
А слова прозвучали просто безумные, глубокомысленные, поэтому молчание длилось долго.
– Бог ты мой, – наконец произнес Гидеон с неподдельным изумлением. – Вот это эго…
Он рассмеялся от поцелуя Нико, но так и не рассказал ему вот чего:
«Мы снова встретились, мистер Дрейк, – произнес за пределами клетки телепатических чар странный мужской голос. Гидеон блуждал по снам так же часто, как прежде, просто не столь свободно. За редкими и принципиальными исключениями – например, когда ему ценой чудовищных мук удалось проникнуть в подсознание Либби Роудс, – странствия ограничивались его возможностями в пределах телепатической тюремной камеры. – Должен признаться, я совсем не ожидал кого-то столь юного».
Гидеон, который на собственной шкуре прочувствовал, как тяжело пробиться сквозь защитные чары Общества, распознал в приветствии угрозу.
– Сейчас-то скажете, кто вы такой?
Нико окрестил его Счетоводом, или, наверное, первым это имя пробормотал во сне Гидеон. Сейчас уже было неясно, да и не важно.
Обладатель голоса подозрительно держался вне поля зрения.
– Возможно, ты в курсе, как сложилась судьба одного нашего общего друга.
Гидеон уже все знал и потому приуныл.
– Я так понимаю, моя мать не сумела выплатить долг.
Денежный, молился он про себя. Пожалуйста, пусть долг будет денежный.
– Эйлиф не говорила, что ты ее сын. – В голосе послышались нотки изумления. – Что ж, выходит, душа у нее была.
Была. Сердце Гидеона забилось вдвое чаще.
– Знаешь, найти тебя было нетрудно, – продолжал голос. – Встретились кое-какие препятствия, конечно же, но ты ведь понимаешь, что твои лицо и имя известны. О тебе знают, Гидеон Дрейк.
«Известен» – еще не «пойман», хотя грань становилась все тоньше.
Гидеон не спросил, чем обязан визиту, потому что все знал. Два года он тихарился, прятался, и на ум пришло только последнее дело, которое он то ли провернул, то ли нет. Дело, на которое его подписала Эйлиф: выкрасть одного типа из темницы его же сознания. Гидеона совсем не волновало, чем так важен тот тип. Он давно приучился не задавать лишних вопросов, чем или кем Эйлиф разжилась. Но если верить Парисе Камали, Гидеону не удалось вызволить Принца из заточения, вот, похоже, Эйлиф за это и поплатилась.
Или, скорее, не сумела расплатиться, провалив задание. Не выполнив работу.
– Дай мне ее увидеть, – попросил Гидеон, но ответом ему была оглушительная тишина.
– Нет, – прозвучало наконец.
Гидеон испытал странную печаль с оттенком облегчения. Он утратил важную частичку жизни. Дурную, но все же определяющую, а ведь Эйлиф всегда казалась ему неубиваемой, непобедимой. Наверное, все смотрят на родителей так же, и тем не менее скорбное событие лишило Гидеона иллюзий. Если уж Эйлиф проиграла пари, то его мир – очень хрупкое место, которое вот-вот лишится своего волшебства. Чем полнее сознавал Гидеон гибель матери, тем человечнее, тусклее становилась вселенная.
– Здесь тебе меня не достать, – напомнил Гидеон. – По-настоящему – точно. Сам знаешь, иначе не стал бы приходить сюда точить лясы.
– Возможно, – ответил голос. – Но однажды, мистер Дрейк, эти чары вас не спасут. Поверьте, у меня есть время, могу затаиться и ждать.
Отлично. Великолепно. Значит, это было записано в книге судеб или же каком-то незримом гроссбухе. Долг Эйлиф перешел на Гидеона, и уйти от него было нельзя. Можно окончить свои дни на цепи Счетовода, а можно – в бегах. Но во что тогда превратится его жизнь?
Гидеон не хотел даже спрашивать у Счетовода, кто он и чего хочет. Просто поинтересовался:
– Ладно, и как предлагаешь поступить? – Он еще не знал, что ответ представится случайно. Сам придет в дом.
И Гидеон узнает его моментально. По волосам, по лицу, которое просит кирпича.
Принц.
Он во плоти предстал перед Гидеоном и,
