конечно же, сам узнал сноходца. Не мог не узнать. Гидеон не был гениальным физиком или цинком, он и архивариусом-то звался с натяжкой, зато он с первого взгляда видел проблему. Не для того он родился сыном Эйлиф, чтобы не понять, когда беда встает у порога.
Получается, телепат соврала насчет неудачного извлечения Принца. Неудивительно, конечно, но как быть с этим открытием? Вот он Принц, весь, целиком, восстановивший сознание, ну или, по крайней мере, склеивший его заново. Это нормально? Он безопасен?
Гидеон подумал, что приход Далтона Эллери сулит неприятности.
И горько ошибся.
Нико
Вот оно. Вот чего он ждал – этого чувства, момента гармонии, вот за что он боролся и чего искал. Того, что было между ними и что сейчас оживало, осененное, вопреки всему, неоспоримостью, свободное от знакомого риска выгореть и угаснуть. Оно неслось сквозь них – энергия и магия, сила и жар, что лучами, ослепительными волнами тянулась от него, от Нико. А как это видел Тристан? Казалось ли ему, что он смотрит на солнце? Видел ли он теперь, что это – то, чем они, Варона и Роудс, всегда были? Синхронные половинки.
Начала и исходы, космическая пыль и звезды.
Либби
Сам по себе эксперимент Атласа дурным не был. Да, этичность подобных исследований сомнительна, но что вообще не сомнительно под луной? Теперь-то Либби поняла: когда в твоих венах курсирует такая мощь, ты уже по определению ответственен за созидание или разрушение миров. Она могла претворить зловещий замысел в жизнь, а могла опустить руки, но от клейма уже не избавилась бы. Не нужно было искать ответы на вопросы: что есть зло, а что добро; кто хороший, а кто злой. Это пустое. И не так важно, что там разглядел или узнал Эзра Фаулер. Куда важнее были его поступки и то, верит ли ему Либби. Она не верила.
А если и верила поначалу, то сейчас обрела все инструменты.
С нужными орудиями она могла обезвредить угрозу, которую видела, и обезвредила. Избавилась от нее.
* * *
То, что произошло между Либби Роудс и Атласом Блэйкли у него в кабинете, не было тайной. Это не было даже – в отличие от смерти Эзры – личным делом, чем-то средним между местью и самозащитой. Это был вопрос, даже проще того, который задавало ей Общество. Прямой вопрос: вы можете спасти мир? Ее ответом было: да. Да, могу.
С того дня прошло полгода. Ровно шесть месяцев. Либби обрушила на Эзру всю мощь своего гнева, ударив ему точно в грудь. Диким, неуправляемым потоком энергии – прямо в сердце, которое он когда-то подарил ей, – еще даже толком не осознав, что прицелилась.
С тех же губ, что когда-то ее целовали, слетело: «Я могу ее убить», – и в итоге это был даже не удар, а истерика.
К рукам еще не вернулась чувствительность, когда Атлас заговорил. Он говорил и говорил, безостановочно, бесконечно. Либби запомнила это как сон, который однажды привиделся ей, в котором не было ни времени, ни смысла. Значение утратило все.
– Что еще сломаете, мисс Роудс, и кого ради этого предадите?
С того мига, как тело Эзры рухнуло на пол, у нее в ушах не проходил звон. Он нарастал, постепенно, невыносимо, а потом вдруг, совершенно внезапно затих. Просто взял и прошел. Сгинул, уступив место ясности. Дальше – вперед, к следующей остановке.
Ничего личного. Просто работа. Он собирается разрушить мир – так говорил Эзра. Готова ли она была так рискнуть? Ответ внезапно показался ей очевидным.
Не просто очевидным, а единственно возможным. Никаких других не осталось.
– Не знаю, – сказала Либби, – да мне и все равно.
* * *
Сдерживать воспламенение, взрыв чистого термоядерного синтеза было трудно с самого начала. Либби практически моментально ощутила, как стирается расстояние между нею и Нико. Они всегда были как звезды на взаимной орбите, в вечной погоне друг за другом, неслись быстрей и быстрей, пока однажды не сцеплялись и не сливались с самой орбитой. Грань, за которой заканчивался он и начиналась она, неизбежно становилась неважной. Ее магия отвечала на его так, словно происходила из его тела. Его сила соединялась с ее, словно бы отыскала наконец путь домой.
Это было прекрасно, просто прекрасно. Мгновение чистой синхронности было как встреча с судьбой. Как поцелуй в конце фильма, когда две души становятся едины. Либби чувствовала, что сейчас все иначе, потому что они оба приняли это. Ссориться больше не было смысла. Не было смысла лгать. Оковы их личных сил пали в тот момент, когда они покорились неизбежному – необъяснимому и неоспоримому. В тот момент, когда они наконец сказали «да», и отворилась дверь.
Но еще труднее было смотреть. Либби видела на лице Тристана блаженство, понимание судьбы. Кончиками пальцев он тянулся – словно Адам, смиренно устремивший руку к Богу. Лоб Нико блестел от пота, на губах промелькнула улыбка, на лице – триумф, умиротворение и принятие. Отныне он может быть доволен, возможно, даже счастлив. Он осуществил свою цель и предназначение. Он отстоял свое и стал цельным, а она сказала себе, что не чувствует горечи. И зависти.
Либби увидела Далтона. Он мерцал. В его глазах вспыхнуло что-то. Она увидела Гидеона. Однако глаза Далтона… в них было что-то такое. Безжизненное, противоестественно тихое. Она увидела Гидеона, протянутую руку Тристана, вспышку безумия на лице Далтона (он вообще спрашивал ее об Атласе?).
Она видела Гидеона. «Никак не найду его».
Нико заверил ее: «Я доверяю тебе, Роудс».
Тристан и вино. Все закончено? Сломано?
Она видела Гидеона. «Никак не найду его».
Он знает, сообразила она. Он все время знал.
Теперь она видела Гидеона ясно. Он не был кошмаром. Кошмар снился ей. С Далтоном было что-то не так, а ее тянуло, разматывало, словно клубок нити. Мог ли Эзра ошибаться? Он называл Атласа опасным: «Его план уже приведен в исполнение». Но Атлас не был оружием. Оружием была она. Все в этой комнате – стрела, и Далтон принадлежал к их числу.
Она видела Гидеона, видела безмятежного Нико, изумленного Тристана, понимала, что во вселенной нет ничего откровенно уродливого без частички прекрасного; как нет ничего откровенно хорошего без тени дурного.
Откуда Далтон черпал энергию? Она видела Гидеона. Она видела то, в чем стоило усомниться, противоречие, с которым надо было разобраться с самого начала: «Мисс Роудс, ничто во вселенной даром не приходит». Даже жизнь. Особенно жизнь. Она видела Гидеона. Она видела Нико. Она либо сможет сейчас,
