научил.
Я уверен, что Оленька не пойдёт за Мишеля. Иначе – что? Кто останется в Доме Орловых? Мы с маменькой? Я сразу сдохну – и главное, разбегутся все зрители. Маменька окончательно одряхлела, давно пора с ней проститься. Кроме того, толстый Мишель (Камиль) – совсем, ну совсем не тянет на романтического героя. Если уж кто и похож на героя-любовника (я имею в виду из мелькавших) – это Красовский, дрянь… Хоть он и коротышка…
Мне кажется, зрители будут очень разочарованы, если завтра Оленька скажет Мишелю «да»…
Вряд ли.
Не может быть, нет…
И всё-таки мне тревожно.
9
Когда нас соединили, Марина быстро шла по улице на каблуках и на ходу курила: я это услышал по первым же звукам дыхания, по цоканью, по шуму транспорта, по далёкому вою сирен.
– Привет, Лёш, привет, – защебетала она, через что-то перешагнула, с шумом выпустила дым – и я сразу же разъярился: мы разговариваем раз в несколько месяцев, неужели нельзя посидеть на месте десять минут, сосредоточиться на разговоре с мужем?! Я всегда ненавидел эту её манеру делать несколько дел одновременно (причём ни одно не делать по-человечески), я уже вам писал, откуда это бралось: убеждала себя, что всем постоянно нужна, нарасхват. Умом-то я понимал, но всё равно меня это бесило: пусть с парикмахершей так разговаривает, с маникюршей, со своими подружками из инстаграма, но не со мной! Я нажал кнопку семь: «Какое сегодня число?»
– Восьмое августа. Извини, сейчас перелезу… Вот. Положили какие-то плиты… Вышла тут в «Перекрёсток»…
Ткнул цифру шесть: «Сколько денег пришло?»
– Деньги есть, всё нормально, хватает… Точную сумму сейчас не скажу, бумажку забыла дома. С утра голова не работает…
Как будто она у тебя работает вечером или днём, подумал я. Нажал тройку: «Как Сейка?»
– Без изменений всё, как вчера, как позавчера, день сурка. У тебя свой день сурка, у меня свой день сурка, – трещала Марина, – прости, это я тут смотрю, ничего узнать не могу. Всё перекопали…
Гудок.
Идиотка, подумал я, в прошлый раз нас прервали, неужели нельзя в голове зафиксировать простую вещь: мы говорим про семейное, про внешнее не говорим!
«Осторожно, молчи», – я ткнул девятую кнопку. И снова третью: ответ про Сейку мне показался каким-то скомканным.
– Ты уже спрашивал, – огрызнулась Марина, – я тебе говорю, всё нормально! В порядке всё! Как вчера, как позавчера. Стабильно, без ухудшений. Ты сам как?
Я нажал первую кнопку.
– Ну вот и хорошо. Смотри там, не очень-то привыкай… ваше сиятельство. А то как ты вернёшься, не знаю… Там у тебя бланманже каждый день. А дома без бланманже. У вас, говорят, скоро пост очередной? – рассеянно тараторила моя жена. – Это правильно, попостись, попостись, а то…
А то что? Я тыкнул в пятую кнопку: «Скажи другими словами», – но промахнулся и угодил в восьмую: «Люблю».
– О. Неожиданно… Да, я тоже, ага. Ты не обращай внимания, я чего-то какая-то тупенькая сегодня, прости. Я как-то отвыкла уже от тебя. Одна, одна, всё одна… Хорошо, конечно, что ты там… эмм… всё это делаешь, но не знаю… Я уже как-то привыкла: я там, а ты тут… То есть наоборот. Не знаю, как ты вернёшься. Ну ничего, ничего, всему своё время, всему своё время…
На этот раз я мимо пятой не промахнулся.
– Не знаю! – крикнула на меня Марина, как будто чем громче, тем мне должно быть понятнее. – Говорю, не знаю, как дальше! Отвыкла! Не знаю, что сказать, ну прости! Голова болит! В магазин не выйдешь нормально, всё перегородили к чертям собачьим… А что, на вас никак события не отражаются? Ты не слышал разве, что…
Гудок и тишина.
– Извините, – сказал кондуктор. – Только семейные темы.
Какая же фантастическая идиотка моя жена! Вот скажите, можно быть такой дурой? Ей же в прошлый раз дали понять, всё объяснили, обо всём предупредили, в этот раз дали гудок – сколько можно ходить по одним и тем же граблям?
«События»… Какие такие «события» на нас могли «отразиться»? Наверно, какие-нибудь политические протесты. Улицу перекрыли, сирены… Но деньги идут, в магазин она ходит, значит, конец света не наступил? Тогда зачем говорить?
Ну ладно, самое главное я услышал: деньги капают, Сейка стабильно, без ухудшений… хотя бы так.
Что она имела в виду про пост? Заметно, что я растолстел? Разговор, как всегда, происходил в ванной, без камер, так что я мог пощупать складку на животе. М-да. Умеет жена подбодрить, поднять настроение…
Про мой новый образ – ни слова. Неужели она не заметила, что я другой, веду себя по-другому? Не смотрела, как я порвал Митеньку? Может, и не смотрела, ей неинтересно… Или завидует и молчит.
И отлично, подумал я. Ещё два месяца (минимум) я свободен.
Что-то она стрекотала такое… «Привыкла», «отвыкла», «ты там, я тут», «не знаю, как ты вернёшься»… Какая-то вздёрнутая… Завела себе там кого-нибудь?
Это было бы хорошо… Прекрасно! Я был бы ни в чём не виноват – и свободен. Мечта!..
Мы разговаривали как чужие, подумал я. Одно-единственное, в чём она совершенно права: она там, а я тут. Голос чужой, всё чужое. Чужой человек.
Сказала: «не знаю, как ты вернёшься». Если честно, сам иногда пытаюсь себе представить – и не могу. Как надену штаны, которые неизвестно где всё это время лежали, затхлую куртку… Если одежду долго не надевать, она становится жалкая, тусклая… Особенно по сравнению с моими красными сюртуками. И я сам, такой же тусклый и затхлый, выйду на бестолковую улицу Академика Королёва, с машинами и троллейбусами, с грязным снегом (мне почему-то кажется, что будет поздняя осень или зима), потом лифт, тоже тусклый и тёмный, поднимусь к себе на одиннадцатый этаж…
Нет, хочется думать совсем о другом, о завтрашнем разговоре с Оленькой. Допишу эти строчки и снова возьмусь за сценарий, у меня уже есть намётки, идеи, как сделать сцену. Когда буду писать вам следующее письмо, развилка уже будет пройдена: Оленька либо останется в Доме Орловых, либо уйдёт к Мишелю. Я думаю, что останется.
Я уверен.
На девяносто процентов.
10
Со мной ничего не случилось. Спасибо, что беспокоитесь. Физически – ничего. Десять дней не мог заставить себя взять перо. Смешно, кстати, что «перо» – не ручка, не карандаш, а буквально перо…
Попробую по порядку.
На следующий день после сеанса связи, в прайм-тайм, в восемь вечера, доложили, что прибыл князь Михаил Иоаннович Долгорукий. Я велел проводить князя в бальную залу.
Пока Дуняша катила коляску, я думал, что вот сейчас увижу
