Фрэнк очнулся, когда Джерард невыносимо громко и экзальтированно вскрикнул: — Хватит!..
На его спине алое слилось с алым, некоторые росчерки слабо оттенялись россыпью красных точек. Плеть вывалилась из ослабевшей кисти Фрэнка, он рухнул на колени перед Джерардом, обхватывая его руками за бёдра, зарываясь носом в горячие алеющие ягодицы. Его пальцы совершенно случайно задели что-то спереди — такое обжигающее и твёрдое, что Фрэнк широко распахнул глаза от удивления. Джерард не удержал громкого стона, когда его мальчик словно по наитию обхватил изнывающую без внимания, почти готовую излиться эрекцию пальцами и дерзко провёл по ней, будто проверяя — не сон ли это? Джерард никогда прежде не возбуждался от боли. Она приносила удовлетворение — при особом настроении и в разумных пределах, но никогда до этого он не испытывал ничего подобного.
В тот момент, когда он понял, кто же на самом деле за его спиной, его окатило лавиной из множества противоречивых эмоций. От негодования на Ромэна и желания приказать Фрэнку уйти до всепоглощающей, до слёз на глазах, жалости и ненависти к себе. До стыда, нервно разливающегося по щекам. Но потом он словно увидел их со стороны: себя, распятого и совершенно беспомощного, так жаждущего наказания за всё, в чём он виновен. И Фрэнка — наверняка смущённого, испуганного, уже поднявшего на него руку и сделавшего это не так уж плохо для первого раза… И что-то внутри него перевернулось, рухнуло с огромной высоты и разбилось, расплескалось тысячей острых стеклянных брызг. Он обмяк и решил довериться своему мальчику, просто плыть по течению. И в какой-то момент неожиданно сам для себя ощутил свободу и всё приливающее, переплетённое с хлёсткими ударами возбуждение. Он представлял сосредоточенное, раскрасневшееся и чуть вспотевшее широкоскулое лицо Фрэнка, то, как несколько темных прядей наверняка прилипли к влажным вискам, и хотел его всё сильнее, наравне с той невыразимо прекрасной болью, что лишь прибывала.
И сейчас, когда пальцы Фрэнка обхватили его, Джерард почти окунулся в первобытный, без каких-либо границ экстаз, желая лишь одного — кончить и потерять сознание, забыться и забыть. Забыть всё, всё, всё…
Осмелев, Фрэнк задвигал рукой по обжигающему пальцы, невозможно твёрдому члену, ощущая щекой, как трясёт от близости разрядки его любимого. Стоны Джерарда смешались с хрипами и всхлипами, и Фрэнк, теряя рассудок, жадно и с наслаждением впился зубами в напрягающуюся всё больше мышцу ягодицы. Он укусил ещё раз и зализал оба следа-полумесяца языком, заставляя кожу покрыться мурашками и блестеть в неверном свете догорающих свечей в то время, как его рука двигалась, не останавливаясь, по наливающейся эрекции. И единственное, о чём мечтал Фрэнк сейчас, — было видеть лицо Джерарда. Видеть его, раскрасневшегося, с прилипшими ко лбу прядями чёрных волос, видеть, как его тонкие пересохшие губы издают эти невероятные звуки, а острый, словно челнок в ткацком станке, кадык, дёргается, когда тот сухо сглатывает.
Джерард вздрогнул последний раз и начал изливаться. По его телу проходила судорога за судорогой, и Фрэнк счастливо дышал, прижимаясь щекой к искусанной ягодице, пытаясь удержать в скользких пальцах обжигающую пульсирующую эрекцию. Тело Джерарда, подвешенное на чугунных кольцах, как марионетка, словно танцевало, пока окончательно не успокоилось и не обмякло, расслабляясь.
Выдохнув, Фрэнк на несколько секунд закрыл глаза. Он не представлял, хорошо ли справился с отведённой ему странной и довольно тяжёлой ролью. Он просто был счастлив, что всё это уже закончилось. Сумбурно оглянувшись по сторонам, он увидел свёрнутую простыню, лежащую на небольшой табуреточке в углу.
— Сейчас, любовь моя, — прошептал он, с трудом поднимаясь на ноги и путаясь пальцами в мудрёных узлах на запястьях Джерарда. Замерев и подумав, он переключился на узлы на лодыжках, так Фрэнку показалось правильнее.
Едва ноги Джерарда оказались свободны, он осторожно обернул его дрожащее тело простыней и освободил руки. Собственные пальцы не слушались, но Фрэнк был упрям. Без пут тело Джерарда показалось безумно тяжёлым, он совершенно не стоял на ногах, и, покачнувшись, Фрэнк вынужденно уложил его на пол, набок.
Сняв черную повязку с закрытых глаз, Фрэнк провёл кончиками пальцев по лицу любимого, убирая со лба, висков и щёк прилипшие влажные прядки. Ресницы Джерарда задрожали, и тот медленно, но открыл глаза.
Фрэнк с облегчением выдохнул и, наклонившись, оставил осторожный, точно извиняющийся, поцелуй на сухих губах. Те так и остались сомкнутыми, но хотя бы чуть подались навстречу.
— Подожди немного, любимый, — негромко попросил Фрэнк. — Мне придётся позвать Ромэна, чтобы тот помог перенести тебя в покои. Я просто… не справлюсь один сейчас, — сказал он. Джерард только молча смотрел на него, словно ему было безразлично. Не дождавшись ответа, Фрэнк отвернулся и собрался встать, как вдруг его мягко взяли за запястье.
— Ты снова спас меня, мой ангел, — едва слышно просипел Джерард.
— Тише, — Фрэнк остановил его, прикладывая палец к чуть колючей коже губ. — Ты можешь думать что угодно, но я понимаю тебя… так хорошо, как никто другой, — негромко ответил он и, поднявшись с пола, медленно пошёл к выходу.
Терпкий, смоляной аромат можжевельника остался за спиной, и только выйдя на свежий воздух, Фрэнк понял, насколько же он вымотан. Он позволил себе зайти в тень между фургонами и просто постоять в относительной тишине из отдалённых обрывков музыки и людских голосов, обессиленно прислонившись бёдрами к огромному колесу повозки. А затем одёрнул одежду и пошёл к всполохам костров на поиски Ромэна, которому, Фрэнк был уверен, не придётся ничего долго объяснять.
****
Путь с табором до Лиона проходил неторопливо и довольно однообразно. Цыгане не спешили, у них не было чётких временных рамок. Сама дорога была их жизнью, и они не делили её на «путь куда-то» и «остановки». Для них всё было равноценно важно. Фрэнк же, стремящийся поскорее покинуть Францию, томился ожиданием.
Забрав из поместья баронессы фон Трир всё необходимое, включая содержимое нескольких тайников, они без сожалений присоединились к табору. Джерард недомогал несколько дней подряд, и почти весь путь до Лиона провёл в сонном сладком беспамятстве на многочисленных ярких тюфяках в небольшом фургоне, который выделили им на время поездки. Он просил Фрэнка гладить его по голове и читать вслух «Одиссею», иногда нараспев повторяя только что услышанные от Фрэнка строки на греческом. Ближе к ночи его лихорадило, но травы, которые для него заваривала старая цыганка, мать Ромэна, прекрасно помогали, успокаивая и расслабляя, снимая жар. Фрэнк волновался так, словно у него на руках больной ребёнок. Прежде Маргарет заботилась о них всех, теперь же… Теперь друг у друга остались только они одни. И Фрэнк уже давно съел бы себя самобичеванием, но то отрешённо-спокойное, словно посветлевшее лицо Джерарда, когда он спокойно спал, и ясный взгляд повеселевших глаз, когда бодрствовал, вселяли в него уверенность, что всё было правильно.
За весь путь Джерард видел Лейлу лишь несколько раз мельком, потому что даже на стоянках они не отходили далеко от своей повозки, но так и не решился подойти к девушке. Лейла тоже не искала с ним встречи, хотя наверняка знала, что он присоединился к табору на время. В конце концов, Джерард посчитал происходящее правильным, и он искренне надеялся, что Фрэнк поймёт его, когда тот расскажет ему. Если он найдёт в себе силы рассказать…
За день до Лиона Джерард пришёл в норму, немало обрадовав своего мальчика. Фрэнк уже не корил себя, но был довольно напряжён всё то время, пока наставнику нездоровилось.
Прощание с Ромэном запомнилось быстрым и тёплым. Мужчина подарил беглецам вторую лошадь, потому что на одном Кронце Джерарда они бы далеко не уехали. Мадьяро долго спорил и препирался, предлагая за коня деньги. Ромэн только отшучивался, посмеиваясь, и говорил, что будет скучать по неугомонному старому другу. В итоге Джерард оставил небольшой мешочек с наличными в фургоне, в котором они с Фрэнком путешествовали, и со спокойной душой продолжил свой путь в сторону Андорры.
