выглядело довольно неплохо за исключением выбора места для такого солидного и дорогого заведения: оно находилось в проходе между старыми домами с кучей безвкусных граффити. Несколько больших барных стоек располагались на одинаковом расстоянии друг от друга. Между ними разбавляли обстановку множество столиков на две персоны. Сколько раз я был в Нью-Йорке, но ни разу не встречал того, чтобы в середине барных столов квадратной формы стояла импровизированная кухня. Посетители могли наблюдать за тем, как готовятся их блюда. Народу внутри оказалось больше, чем я мог предположить. Скорее всего, люди спешили сюда на ланч, когда я шел только за первой порцией еды за сегодняшний день.
Я заметил Генри, сидящего за самым дальним столом у панорамного окна. Как и во все остальные дни, он что-то печатал на ноутбуке.
– Ты опоздал, – произнес он, не отрывая глаз от экрана.
– И тебе доброе утро, Генри.
– Оно было бы действительно доброе, если бы ты хоть раз в жизни выполнял мои указания.
– К чему такая спешка? У нас назначена встреча не раньше чем через пять часов. К тому же я не обязан на ней присутствовать.
– А вот здесь ты ошибаешься, парень. Ты пойдешь вместо меня. И – да, Алан Говард перенес встречу. Нужно будет подъехать к его офису в течение часа.
– Ты же не отправишь меня к нему на голодный желудок? И к чему эта внезапная любезность с твоей стороны? – поинтересовался я, показав все свое актерское мастерство в деле, словно не был к этому причастен.
– Не твое дело, – огрызнулся он в ответ. – Нужно будет отъехать. В последнюю очередь мне хотелось бы отправлять туда тебя одного, но у меня просто не остается выбора. Если я узнаю, что ты внес какие-то правки без моего согласия, ты знаешь, что может произойти.
– Ты мне угрожаешь?
– Что ты, всего лишь предупреждаю. Мы с тобой так давно знакомы, что ты уже должен был смириться с тем, что в любой момент сможешь пожалеть, если ослушаешься меня. Надеюсь, что я предельно ясно все объяснил. – Он проводил меня злобным взглядом и ухмылкой.
Появившийся на горизонте официант сбавил напряжение в нашем разговоре.
– Ваша жареная утка с овощами и лобстер со сладким картофелем.
– Благодарю, – снисходительно сказал Генри. – Не планируй ничего на вечер, мы идем в театр.
– Куда? Ты и театр просто несовместимые вещи.
– Когда я созвонился с Аланом после твоего неожиданного заявления, он благосклонно предоставил мне два билета на спектакль. Не припомню даже названия. А что ты удивляешься? Нам необходимо поддерживать связи с влиятельными людьми. Они – наш ключ к успеху, поэтому отказы не принимаются. Учись, пока я жив.
Алчность и безнравственная одержимость делали из Генри морального урода. Он всегда искал в чем-то выгоду, ссылаясь на то, что все мы неидеальны и у всех на счету есть свои грехи. Если так пораскинуть, чтобы сосчитать, сколько человек он сломал и подложил под себя только для того, чтобы постоянно прикрывать свой зад, можно было смело заявить, что после смерти его ждала прямая дорога в ад. Генри удавалось хорошо шифроваться, а люди, чьей благосклонностью он пользовался, обеспечивали его полную безопасность.
Он напоминал моего отца, который всю жизнь стремился к тому, чтобы находиться в центре внимания, власти. Деньги решали все, по его словам, но он никогда не был по-настоящему счастлив. Невозможно угнаться сразу за всем, что тебе поистине дорого, поэтому он остался ни с чем. После того, как он исчез, я много думал над его выбором. В конце концов, я пришел к тому, что это был единственный выход. Если ты осознаешь, что не сможешь сделать кого-то счастливым снова – тебе следует пропасть. Однако самое сложное решение только впереди – стоит ли возвращаться в жизнь человека, которого ты когда-то оставил одного.
Черт побери, это оказалось сложнее, чем я думал. Я оказался на распутье, которое построил сам. Мне стоило в очередной раз отказаться от чего-то, чтобы снова что-то обрести. Я не знал точно, смогу ли вернуть то, что осталось давно позади, но делал первые шаги даже с осознанием вечной потерянности.
Можно ли было назвать мою настоящую жизнь подражанием жизни отца?
Мы просидели в ресторане не больше часа, после чего распрощались и разошлись. Фред ждал меня на том же месте, но мне пришлось отпустить этого бедолагу домой. Он выглядел ужасно уставшим, а после нашего разговора и вовсе стал похожим на мертвеца. Видимо, его очень насторожили мои громкие заявления. Нам обоим стоило проветриться, чтобы привести мысли в порядок. Мне нужно было пройти всего пару кварталов, поэтому я не особо нуждался в охране и транспорте.
Нью-йоркская публичная библиотека, где должна была пройти выставка, находилась в Центре исполнительских искусств Линкольна между Метрополитен-опера и Театром «Вивиан Бомонт», куда, судя по всему, нам и достались билеты. Это место я выбрал неслучайно. Многие известные художники бронировали за собой эти места для презентации своих картин месяцами, а иногда даже годами. Теперь настала и моя очередь.
Я пробыл в кабинете у мистера Говарда до самого вечера. Оказалось, что помимо подписи необходимых бумаг мне выделили время на переговоры с дизайнером. Под конец дня я уже мало что мог сообразить, но будоражащее чувство подбадривало меня из последних сил. Я настолько был поглощен грядущей масштабной выставкой, что и не заметил, как часы приближались к времени начала спектакля.
Ночной Нью-Йорк. Такое забытое и одновременно приятное ощущение. Окрашенное в розоватые оттенки небо было предвестником хорошей погоды. Такой же закат остался у меня в памяти с выпускного, когда мы с Эмили были еще вместе.
«Не все еще потеряно», – сказал я самому себе, стиснув зубы.
Вывеска была точь-в-точь в оттенок ночного города. Возле двери выстроилась длинная очередь. Генри что-то вскользь упоминал о закрытии этого театра, поэтому такой ажиотаж был вполне оправдан. Должно быть, он пользовался большой популярностью. Тогда почему премьера резко превратилась в заключительный показ?
Размышляя об этом, я не заметил, как сквозь толпу пробирался Генри.
– Почему ты все еще здесь? – огрызнулся он, когда увидел меня. – Нас уже ждут. Иди за мной. Ну же, поторапливайся!
Больше всего я ненавидел оставаться с Генри наедине. Его общество не просто утомляло, оно приводило в ослепляющую ярость. В основном он этого и добивался. Генри выводил меня на эмоции, потому что знал мое самое уязвимое место. Он сильнее бил по нему, чтобы показать свою власть надо мной. Наши конфликты
