ПУТЕШЕСТВЕННИК
I
Не нужен мне стрелок стуки поезда рокот мерный:я ночью найду в портусветящиеся таверны.Там негр — корабельный кок,там рыжий матрос французский,малаец — больной Востокв глазах его злых и узких.Отбросив и гнев и лесть,о бурях, поломках мачты,о том, что ушло и есть,бормочут сквозь дым табачный.Пусть в лампах коптят огни,пол рваной покрыт рогожей,встречает любой из нихсуровость Судьбы без дрожи.И с ними без дней и рельсот слов и несвязных тостовя вижу: безумный рейсза кладом на Черный остров.
«Своими путями». 1925. № 11 II
Распахнул у рубахи ворот,сбросил рваное кепи прочь…Мокрый ветер пригонит скороиз-за моря слепую ночь.В ночь дождливую ветер плачет,тушит гавани полукруг;в море — волны, патруль рыбачий,крики, выстрел… и сердца стук!Резкий выстрел — ненужно поздний;весла гнутся стальной рукой.Близок берег, и дразнит ноздризапах водоросли морской.Море спрячет: в песке шершавомсмоет лодки глубокий взлет…Завтра в гавани пестрым тавромон любую с собой возьмет!
«Своими путями». 1923. № 3–4 III
В Клондайке дни коротки:нет места брани и лени.При встрече — вместо рукипротянут кисет олений.В тавернах платят песком,пьют виски горькое стоя:обвесит — хищным скачкомнож — в грудь… и снова за пояс.Вся жизнь — изломанный грош:удар — закон и расплата!И ночью горбится ножнад каждой курткой лохматой.К усталым жалости нет;с Судьбой — гранитная спайка…Прощаясь — выкрикнут вслед:«Вперед! Забудь о Клондайке!»
«Своими путями». 1925. № 2 IV
Мы покинем громоздкий порт.Капитан нам прикажет строго:«Обломите стрелу „на норд“,чтоб назад не найти дорогу».Как щенок заскулит волна,всколыхнется упругой кожей…Эта первая ласка намбудет всякой любви дороже.По волнам заскользит фрегат,проводя по воде чертою.Белый месяц свои рогаокропит ледяной водою;и искривленным злобой ртомпьяный ветер, упав на снасти,будет петь парусам о том,как за морем привыкли к счастью.
Из Лиссабона в Аргентинуплывут испанские купцы.Фатой оделась бригантина,развеяв в воздухе концы.Эй, бригантина! Мало джинав бочонках плещется у нас.Кроваво-алым серпантиномвзметнется к небу тишина.В огне последнем выгнут спинытвои резные якоря…Ах, бригантина, бригантина,с веселым именем «Заря»!
Мы пристанем в полночный часи, привычно покой измерив,сбросив ношу свою с плеча,застучим по закрытой двери:«Эй хозяин! Оглохший крот!Приготовь и вино и кости!Сто дукатов за ночь вперед.Гости все, кто придет к нам в гости».И, стакан осушив до дна,бросим золото в грязь таверны…Пока золото есть у нас,наш хозяин до смерти верен.
Объедем дальние моря.В них тихо спит кораллов риф,и солнцем крашенный морякждет появления зари.Косой угольник — парус джонки,как птица раненым крылом,хлестнет по ветру плеском звонкими снова ляжет тяжело.
Повстречается нам корвет,королевский корвет суровый,на сигналы его ракетмы ответим свинцовым словом.И в минуты прожив годав свисте пуль и обрывках снасти,крикнем хрипло: «На абордаж!» —и застынем, дрожа от страсти.И, свободы встречая час,белый череп с двумя костямискажет волнам, кому из насотдохнуть в изумрудной яме.
В заливе, только нам известном,залечим раненую грудь…Сухие доски рядом теснымПроснутся вместе поутру.Поставим мачты, реи; щелизаконопатит жесткий мох,чтобы в конце второй неделидругой корвет нас встретить мог.
А когда под защитой горнам наскучит покой ленивый,мы покинем в железный штормнаше место в углу залива.И сгибаясь над массой вод,и смеясь над угрозой тучи,будем плыть без руля вперед,пока нас не найдет Летучий.Пока ночью от ветра злой,повстречав на пути Голландца,на паркете волны морскойне споткнемся в последнем танце.
«Своими путями». 1926. № 12–13 V
Город Пенанг известен торговлей жемчугом.
(Из учебника географии)
В Пенанге ночью южной(ночь — голубой дурман)бледную горсть жемчужинмне подарил Ли Кван.Дым сладковатой трубкиузкие скрыл глаза.Дым отогнал и, жуткий,тихо, смеясь, сказал:«Кровь на зубах акулы —гибкого тела кровь,но неподвижны скулыбронзовых рыбаков.Старый купец не бредит:в каждом зерне — порок.К белым всегда добреежелтых суровый Бог…»Стынул на крыше флюгер,в море бродил туман,и, прислонясь к фелюге,тихо смеялся Кван.
«Своими путями». 1924. № 3–4 VI
Гумилеву
Бумеранг чертит в воздухе круг,режет стебли травы пахучей;черный маузер — испытанный другзамолчал у песчаной кручи.Я не вижу того, кто стоити не верит молчанию леса…У него туго стянутый щитбелой краской в круги изрезан…Знаю, завтра, спугнув тишинуу костров островерхих хижин,будет петь, как, смотря на луну,пестрый зверь мои кости лижет.
«Студенческие годы». 1923. № 5 VII
Богатых магометан хоронят в Мекке.
В гавани, где приходят корабли изо всех стран,утром над холмами земли золотистый туман;в узких улицах разноязычный крик, гул и торг,свет смелеющей утренней зари с гор.В гавани, где приходят корабли, скрип уключин и досок хруст:перевозят на камни земли мертвый груз.Магомет Иль Рассул Аллах!Солнце спит над спиной пригорка.От жары запеклась в губахтемно-бурая крови корка.Гладит бороду шейх Гассан:пятый день по пескам безлюдным —режет желтый песок глаза,и, шатаясь, бредут верблюды.Сдавлен ношей верблюжий горб.Пятый день караван с гробамижадно ловит с далеких горветер высохшими губами.
Круглая над песками луна белеет в тоске;ловит шелест ночная тишина копыт в песке.Женам песнь в решетчатом окне, плач и смех;храбрым — поиски при луне, смерть во тьме.Хищные — взглядом припав к земле (не скоро свет),волчьей стаей следят во мгле каравана след.
Никто не видел и не знает,и не расскажет никому,какими огненными снаминарушил выстрел тишину.И только кровь из черной раны,копытом взрыхленный песокхранят до первых урагановтяжелый след бегущих ног.Хранят предсмертные объятьяи лязг упавшего меча,когда гортанному проклятьюклинок на сердце отвечал.
Черные джины скользят в песках в глухой тишине.Сердце тревожно, и хлещет страх шаг коней.Мускулы онемели сильных ног, и сжат рот:ветер севера, вздымая песок, бьет, рвет.В бездну бездонную завлечет муть — жесток песок!Мертвым, прервавшим последний путь, нет дорог!
VIII
В ночь, когда полотно намокнет,узость входа видна едва,и квадратная голова:ног усталых коснутся когти,дверь брезента толчком закинув,с солнца пятнами по бокамгибкий зверь, изгибая спину,шерстью солнечной льнет к рукам.Вместо звезд — глаз упорных угли,сила — когти и пламя глаз…Зверь и я — вековые джунглимы пройдем в полуночный час.Нас не выдаст ни тьма, ни ветер,трав упругий ковер для ног:дети ночи и джунглей детизнают, что и кому дано.
В ночь, когда рокот джунглей страшен,диких молний изломан ряд,встретив тигра у древней башни,я оставил в стволе заряд.
IX
Месяца рог тишиной отточен,звезды дрожат вышины боясь…Сладко скользить над обрывом ночьютише и злей, чем скользит змея.Сладко, тюки — кружева и бархатсбросив у моря в сырой песок,выждать, пока отзовется баркаскрипом уключин в условный срок.Смелым — угроза за каждой веткой.Кто помянет о пустом таком?Сладко под пение пули меткойсмерть в темноте обмануть прыжком.Тьмы не страшит роковая пауза:сладко наутро — душа пьяна! —с теми, чей выстрел в лесу метался,выпить граненый стакан до дна.
X
Подгибались уже колени,резал ноги блестящий лед:через горы он гнал оленейтретий день без пути — вперед!В дымной юрте из шкуры рваной,где метался огонь костра,пьяный Белый швырнул стаканомв Бога Мудрости и Добра.Неуклюжее тело Богаглухо стукнулось о порог,и с усмешкой грозил с порогадеревянной рукою Бог.Знал — погибнут олени скоро,но не смел повернуть назад:шел за ним через лес и горыоскорбленного Бога взгляд.
XI
Медлительно жевали жвачкуволы в пыли известняка,и деготь липнущий запачкалбешмет истертый старика.На перевале близ аула,качнув на каменном горбу,мой проводник — Али сутулый —разбил скрипучую арбу.И, сгорбленный, следя за бегомоторванного колеса,сказал в тускнеющее небо,прищурив зоркие глаза:«В ауле нам не встретить вечер,не починить в горах арбы…Так каждому предел намечентяжелым колесом Судьбы».
XII
В порту под грохот разгрузки(не знает отдыха порт)спешат по лестницам узкимв таверну «Мартовский кот».Хозяин, грязный и тучный,склонясь над стойкой, следит:карманы вытрясти лучшеза каждый выпитый литр.В углу под грязные шутки,под гул и крики ещесидит с надеждою жуткойиндеец — пьяница Джо.Готов любому за вискис ножом прижаться в окнеи тень с ликующим свистомскальпировать на стене.Под звон уплоченной медихозяин выбросит нож:Бродяга пьяный — последнийиз прерий изгнанный вождь.
XIII
От бессилья хотелось плакать,но я сжал побледневший рот.Я сказал ему: «Ты! Собака!Как теперь мы пойдем вперед?»Он с усмешкой во взоре строгомМне в упор посмотрел в глаза:«Господин знает слишком много,чтоб пути не найти назад».Я ударил его: «С Тобою…Ты, проклятый, со мной пойдешь!»Но не дрогнувшею рукоюон кривой протянул мне нож:«Все мы гости на этом свете.Я расстаться с живыми рад.Никогда господин не встретитбольше девушки у костра».
МУЗЕЙ ВОСКОВЫХ ФИГУР
