Тара почувствовала, что краснеет.
— Ни капли, — уверенно солгала она.
Ответом ей был добродушный смех.
— Когда Ливий познакомил меня с леди Эолантой, она спросила у меня: «Что ты будешь делать, если тебе понадобится защита, а рядом не окажется мужчин?». И я показала ей нож, который всегда ношу с собой — и которым умею пользоваться, хотя по мне, наверное, и не скажешь. Моя мать была темной эльфийкой, она приучила меня всегда носить оружие. Леди Эоланта сказала, что мы обязательно станем подругами, потому что женщина, открыто демонстрирующая нож незнакомке, никогда не вонзит его ей в спину. — Она склонила голову на бок. — Ты — темная эльфийка. Женщина от крови первых богов. У тебя есть оружие?
Помедлив, Тара достала подаренный Насиром кинжал из храмового серебра. Гвендолен внимательно оглядела лезвие, отливавшее голубым, а потом расстегнула широкий пояс и, перевернув его, показала ножны с миниатюрным клинком, рукоять которого была украшена драгоценными камнями.
— Моя мать подарила мне его перед тем, как мы расстались. Она сказала, что могла бы сделать для меня монетку-медальон, которую дарят темным эльфам на пятнадцатый день рождения. Но в итоге выбрала кинжал. И взяла с меня обещание: доставать его из ножен только тогда, когда мне придется защищать себя или другого. — Гвендолен вновь надела пояс и положила руки Таре на плечи. — Нам нечего делить, но у нас есть общие враги. Если кто-то из них явится сюда и опередит короля, моя рука будет тверда. И твоя тоже. Я верю в это.
Эльфийка кивнула, пораженная тем, как изменилось лицо стоявшей перед ней женщины. Наверное, именно так выглядела Царсина Воительница, произносившая речь перед готовой пуститься в бой армией.
— В ваших жилах течет больше крови первых богов, чем в моих, миледи.
Гвендолен одарила ее очередной улыбкой.
— Она удачно смешалась с отцовской кровью. Он был индейцем. Настоящим воином. Из тех, кто вырезает сердца врагов и варит их головы, а потом носит на шее в качестве талисмана.
— Тсанса, — сказала Тара. — Вроде бы так называются эти головы?
— Верно. Я бы приняла такой подарок от мужчины, но вряд ли стала бы носить. Бриллианты мне нравятся больше.
— Хочешь выпить? Я видела в баре шампанское. Или спустимся к гостям?
На лице женщины появилось легкое отвращение.
— Проведем сегодняшний вечер здесь. Леди Руна скоро закончит раскладывать вещи и присоединится к нам. Но если вы предпочтете…
— Нет-нет, — перебила Тара. — Я целиком и полностью за женские посиделки. Мы можем заняться рукоделием.
— Хорошо. Люблю вышивать. — Губы Гвендолен улыбались, но глаза оставались серьезными. — Я видела внизу месье Брука. Не горю желанием столкнуться с ним лицом к лицу.
— Валентин? И часто он сюда захаживает?
— Нет, слава богам. Всегда недолюбливала этого мерзавца. В нем есть что-то такое… — Она повела в воздухе рукой, пытаясь подобрать слово. — Каждый раз, когда Ливий его приводил, я хваталась за любую возможность убраться подальше. Значит, шампанское. Но не будем же мы пить его просто так? Попрошу, чтобы принесли ужин.
Глава двенадцатая. Ливий. Прошлое
1962 год
Басра, Ирак
— Расскажи мне еще что-нибудь про тюрьму.
— За каким чертом тебе далась эта тюрьма? Лучше я расскажу о Франции. Или об Италии. Я родился в очень красивом месте под Флоренцией, у моего отца был большой дом со слугами, библиотекой и конюшней…
Грация подняла голову от подушки, бросила на сидевшего рядом Ливия недовольный взгляд и ткнула его в бок ногой.
— Хочу про тюрьму! — перебила она тоном, не терпящим возражений. — Расскажи, как ты попал туда впервые.
Халиф оглядел разложенные на полиэтиленовом мешке детали пистолета и вытер с пальцев остатки оружейного масла. Вспоминать о том, как он впервые попал в тюрьму, не хотелось, а обсуждать подобное с семнадцатилетней девчонкой в постели — тем более, но до утра еще далеко, а спать он не собирался. Не смог бы даже в том случае, если бы дочь Гектора Минца повернулась на бок, отправившись в объятия Морфея.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Последние несколько дней он провел в мучительных размышлениях, перебирая план за планом и отметая каждый: нереально, невыполнимо, слишком много слабых мест. Неудивительно, что от такой интеллектуальной активности у него началась бессонница. Или же все дело в нервном напряжении, которое не мог снять даже секс?
— Очень поучительная история, — заговорил он. — Я связался с работорговцами и постоянно выходил сухим из воды, а в тюрьму попал по глупости. Не успел убежать и распустил язык, когда говорил с полицейским. Он пригрозил, что ударит меня, если я сейчас же не закрою рот. А я решил, что лучшая защита — нападение. Двинул ему по морде и отправил в больницу со сломанной челюстью и сотрясением мозга. На допросе мне сказали: «Не будь дураком, парень, мы знаем, что ты просто ввязался в дурную историю. Назови имена ребят, с которыми ты работал — и отделаешься шестью месяцами тюрьмы. А, может, даже условным сроком, если признаешь свою вину и пообещаешь впредь вести себя хорошо». Разумеется, я никого не сдал — и отхватил три года за причинение тяжких телесных повреждений полицейскому при исполнении.
Грация расчесывала волосы, наблюдая за тем, как Ливий собирает пистолет.
— А что было дальше? — поторопила она.
— Может, не будем об этом? Как насчет Флоренции?
— Хочу продолжение!
— А вроде бы ты давным-давно выросла из того возраста, когда тебе рассказывали сказки на ночь. Хотя… нет. Восемнадцать тебе пока что не исполнилось.
Дочь Гектора улыбнулась и в очередной раз провела расческой по волосам.
— Мама рассказывала мне перед сном о храме Великого Бога в Греции. О праздниках, о ритуалах и о пирах в честь полнолуния. — Она встрепенулась. — Я совсем забыла! Завтра полнолуние! Мы должны приготовить особую трапезу!
— Отличная идея. Я с уважением отношусь к традициям, так что предоставлю тебе главное блюдо.
— Какое? — захлопала глазами девица.
— Сердце, конечно же. Разве не его ели в качестве главного блюда на пирах в древности?
Грация отложила расческу и восхищенно захлопала в ладоши.
— Ты поохотишься для меня? Как это мило! А потом мы будем любить друг друга в лесу под полной луной?
Ливий закончил собирать оружие, открыл барабан и достал из маленькой коробки первый патрон. Пистолет, добытый Грацией, оказался автоматическим револьвером. Старым, но, судя по виду, действующим. В идеальных условиях Халиф пристрелял бы подарок, но идеальные условия существовали в другом мире, за дверями дома Гектора Минца.
— Обязательно. Долго и страстно.
— Как это мило, — повторила Грация, блаженно зажмурившись. — Так что было дальше? В тюрьме?
— Первую неделю сидел тише самой трусливой крысы в двух мирах, а потом у меня закончились сигареты. Я думал о том, что будет дальше, о сестрах и брате, которые остались без денег, о своих сообщниках, к которыми, скорее всего, уже не вернусь, а, значит, останусь без денег на неопределенный срок. Словом, курить хотелось невыносимо, а сигареты давали нечасто. И вот прихожу я в столовую, а за одним из столов сидит парень и дымит, как паровоз. Это при том, что курить там строго запрещалось. Надзиратели и другие заключенные делают вид, что все путем. Я мог спокойно сесть на место и поужинать, но подошел к парню и попросил сигарету. Он уточнил, чего именно я хочу: сигарету или по морде. Я разозлился и сказал, что хочу сигарету, и лучше бы ему выбирать слова, иначе я за себя не отвечаю. Этот парень оказался тамошним авторитетом. И отделал меня как следует, а его дружки помогли. Я провалялся в лазарете несколько дней, и как-то раз ко мне пришел Умар. Старший брат Аднана Саркиса, на которого я сейчас работаю.
Грация снова взяла расческу.
— И чем все закончилось?
— Тем, что меня выпустили на год раньше, и я уехал с Умаром в Алжир.
— А как же авторитет?
— Авторитет? — Ливий провернул барабан револьвера. — Я попросил прощения, и мы подружились. Хороший парень. Я многому у него научился.
