Когда нитку вытаскивают из ткани, то и сама нитка теряет смысл своего существования, и ткань изуродована – она расползается. Уезжать нужно, когда на шею твою накинута петля, когда оставаться и гибельно, и бесполезно. Когда нитку без того уж из ткани вытянули и назад не вплетут.
Думая об отъезде, Азадовский имел возможность выбирать. Остановился он на предложении Канского университета, одного из старейших университетов Франции (Нижняя Нормандия), где ему была предложена должность professeur associé (доцент или адъюнкт-профессор) на кафедре славистики. После долгих колебаний Азадовский ответил согласием. Ему хотелось вернуться к педагогической деятельности, отрыв от которой переживался им крайне болезненно, а кроме того, привлекала возможность оказаться в центре западноевропейской культуры, используя в своей работе и повседневной жизни два языка помимо русского: французский и немецкий.
Отъезд в то время – не просто переезд в другую страну. Это оставление жилплощади государству, автоматическое лишение гражданства (и той части пенсии, что была заработана в СССР), оплата пошлины 500 рублей на каждого, невозможность вывезти с собой практически ничего… К счастью, фактически перестал действовать указ Президиума Верховного Совета СССР от 3 августа 1972 года «О возмещении гражданами СССР, выезжающими на постоянное жительство за границу, государственных затрат на обучение», по которому при оставлении родины выпускник ЛГУ должен был выплатить государству рабочих и крестьян 6000 рублей (МГУ – 12 200), а кандидат наук дополнительно 5400 (доктор наук – 7200). Это означает, что Азадовскому пришлось бы заплатить за себя 11 400 рублей (стоимость двух автомобилей «Жигули»). Это были по тем временам совершенно заоблачные цифры, но государство знало, что люди – не все, так многие – пойдут на любые жертвы и продадут все имущество, лишь бы уехать. Только введение поправки Джексона – Вэника в 1974 году несколько охладило пыл Москвы…
Поскольку письмо старейшего французского университета никакой роли для ОВИРа не играло, необходим был официально заверенный вызов в Израиль от «родственников», который и был получен в начале весны 1984 года. Но 24 апреля умирает Лидия Владимировна, и хлопоты, неизбежные в такой ситуации, долгое время не дают им возможности собрать необходимые документы. Затем начинается долгая процедура, известная как «подача документов». Наконец уже зимой 1985 года Азадовские регистрируют в ОВИРe Куйбышевского района (все в том же здании – переулок Крылова, 3) свои заявления на выезд из СССР.
Казалось бы, можно паковать вещи. Но увы – процедура «отъезда» как раз в то время чрезвычайно осложнилась, а сам факт подачи документов совершенно не гарантировал успех. Прождав несколько месяцев, они могли получить и разрешение, и отказ. После XXVI съезда КПСС (1981) отношение к потенциальным эмигрантам резко меняется, и уже никакие крики мировой общественности не влияют на репрессивную политику государства по отношению к «изменникам». Начало 1980-х годов характеризуется резко возросшим числом отказов – он доходил до 80 % от числа всех поданных документов. Приход к власти М.С. Горбачева (март 1985 года) поначалу не изменил ситуации, а даже усугубил: уменьшалось число выданных разрешений, ужесточались правила выезда. Многие граждане, в особенности кандидаты и доктора наук, вообще не имели никаких шансов – у них просто не принимали документы.
Видя общую ситуацию, друзья Азадовского на Западе старались помочь. Во-первых, надо было организовать вызов, разумеется фиктивный – близких родственников в Израиле у Азадовских не было. Правда, советские власти не придавали этому «кровному» обстоятельству большого значения, хорошо зная, что далеко не все «отъезжанты» направляются на историческую родину. Израильский вызов был вскоре получен – он прибыл в почтовом конверте. После этого в дело вмешался Лев Копелев, пользовавшийся в то время в немецкоязычном мере немалой популярностью: о нем писали газеты, он часто появлялся на телеэкране, давал интервью. Летом 1984 года Копелев посетил (вместе с Генрихом Беллем) бывшего австрийского канцлера Бруно Крайского, продолжавшего играть заметную роль в европейской политической жизни, и сообщил ему о «деле Азадовского». Последствия этого ходатайства не замедлили сказаться: с ним связались сотрудники австрийского посольства в Москве и предложили свое содействие.
Впрочем, все это ничуть не способствовало успеху. Через несколько месяцев их пригласили в ОВИР и сообщили: «Отказано». По какой причине? «Нецелесообразно». Таким образом они оба попали в разряд «отказников». Это была в то время особая категория граждан, не имевших ни малейшего шанса устроиться на работу по специальности, оставшихся без средств к существованию и т. д. Люди творческие не могли публиковаться, выставляться, давать концерты… К этому добавлялся общественный аспект.
Каждый «отказник» воспринимался как человек с незримым клеймом изменника Родины. Трудность состояла и в том, что даже при положительном решении виза на выезд действовала ограниченное время, обычно не более месяца, и за это время невозможно было распорядиться всем имуществом, тем более что квартиру тоже нужно было сдать государству. Люди готовились к этому заранее. И потому в 1985–1986 годах Азадовские практически ликвидировали свое имущество, продав в том числе и коллекцию живописи и графики.
Лишь в конце 1986 года – с возвращением А.Д. Сахарова в Москву из ссылки – начинается медленное свертывание репрессивной политики государства по отношению к потенциальным эмигрантам, а в 1987 году щупальцы наконец размыкаются, и массовый исход граждан из «страны победившего социализма» возобновляется. Особенно это касается не отягощенных «секретностью».
Впрочем, эйфория демократических преобразований так сильно захлестнула либерально настроенных граждан, что некоторые из них, поверившие в будущее своей Родины, передумали уезжать. Азадовские разделили эту участь.
Ты твердишь: «Я уеду в другую страну, за другие моря.После этой дыры что угодно покажется раем.Как ни бьюсь, здесь я вечно судьбой обираем.Похоронено сердце мое в этом месте пустом.Сколько можно глушить свой рассудок, откладывать жизнь на потом!Здесь куда ни посмотришь – видишь мертвые вещи,чувств развалины, тлеющих дней головешки.Сколько сил тут потрачено, пущено по ветру зря».
Не видать тебе новых земель – это бредни и ложь.За тобой этот город повсюду последует в шлепанцах старых.И состаришься ты в этих тусклых кварталах,в этих стенах пожухших виски побелеют твои.Город вечно пребудет с тобой, как судьбу ни крои.Нет отсюда железной дороги, не плывут пароходы отсюда.Протрубив свою жизнь в этом мертвом углу, не надейся на чудо:уходя из него, на земле никуда не уйдешь.
К. Кавафис. «Город». Пер. Г. Шмакова
Дыхание времени
Не теряя надежды сменить Ленинградскую область на Нормандию, Азадовские все-таки продолжали свои письменные сражения с властями государства рабочих и крестьян. Исподволь уже чувствовались новые времена, хотя неповоротливая система не поспевала за инициативами руководителей партии и правительства. Между тем послания Азадовского в инстанции постепенно начали приносить результаты. В том числе и его жалоба на имя главного милиционера Ленинграда – генерала А.А. Куркова, датированная 8 декабря 1987 года:
В 1980 году против меня и моей жены, С.И. Лепилиной, ленинградскими органами было сфабриковано уголовное дело. 19 декабря 1980 года во время обыска в моей квартире (он проводился незаконно и с грубейшими нарушениями УПК) сотрудник 15-го отдела ГУВД ЛО Хлюпин подложил мне на полку с книгами наркотик (5 гр. анаши). На этом основании я был арестован, а 16 марта 1981 г. Куйбышевский народный суд вынес необоснованный приговор, осудив меня к двум годам лишения свободы по ст. 224 ч. 3 УК РСФСР. Я был отправлен в Магаданскую область.
Вернувшись, я предпринял ряд попыток добиться восстановления законности, столь грубо нарушенной в отношении меня и моей семьи ленинградскими органами. Мне приходилось неоднократно обращаться в Прокуратуру г. Ленинграда и Прокуратуру РСФСР, к Начальнику ГУВД ЛО и Министру Внутренних Дел СССР. К сожалению, даже по частным вопросам мне не всегда удается добиться соблюдения законов, охраняющих интересы граждан. Совершенно очевидно, что ленинградские органы власти, располагая в отношении меня неверной информацией, продолжают относиться ко мне предвзято, необъективно, желают «отыграться» за грубо сфальсифицированное уголовное дело.
К числу проявлений такого рода «предвзятости» я отношу и ряд необоснованных вызовов в следственные органы. Так, 3 ноября 1986 г. я был вызван телефонным звонком к следователю Зыбиной в 27-е отделение милиции (пер. Крылова, 3), которая задала мне ряд вопросов насчет гр. Седлецкого B.C., постоянно проживающего в г. Бийске Алтайского края…
