И Щекочихин согласился взяться за это дело. Вскоре созрел и план действий. Филологические способности Азадовского были для Щекочихина как нельзя кстати – предстояла большая бумажная работа.
Письма в редакцию
Чтобы иметь формальное основание, Щекочихин попросил Азадовского написать письмо в редакцию «Литературной газеты». Оно датировано 14 сентября 1987 года. Азадовский в этом письме заметно меняет тон – он впервые не столько просит, сколько обвиняет. Приведем несколько фрагментов:
В конце 1980 г. ленинградскими органами КГБ и МВД было сфабриковано против меня уголовное дело: во время обыска в моей квартире мне был подброшен пакет с анашой. Обыск проводился с вопиющими нарушениями УПК; достаточно сказать, что в нем участвовали сотрудники КГБ, назвавшиеся сотрудниками милиции и не занесенные в протокол обыска…
Вопрос о наркотиках был лишь камуфляжем, прикрытием. В действительности дело носило политический характер. Его вели и направляли сотрудники КГБ (фамилии их известны). Они вызывали наших знакомых, склоняли их к даче ложных, порочащих нас показаний, оказывали давление на следователя, которому было поручено вести дело, и т. д.; во всех инстанциях г. Ленинграда про меня и мою жену распространялись клеветнические сведения о том, что мы якобы «враги», «антисоветчики», хранили «антисоветскую литературу» и т. д. Могло ли при таких условиях происходить объективное судебное разбирательство?
Сразу же хочу уточнить: никаких оснований для подобных обвинений в наш адрес у сотрудников ленинградского КГБ не было и не могло быть. Ни я, ни моя жена никогда не совершали действий, которые бы даже отдаленно носили политический характер…
С первых же дней, как только я оказался под стражей, я протестовал как мог против каждой незаконной акции: количество моих жалоб, ходатайств, написанных за эти годы, давно уже превысило число моих научных и литературных работ. Куда я только не обращался! Но все мои бумаги оказываются в конце концов в прокуратуре, откуда я неизменно получаю отписки в несколько строк: моя вина «полностью доказана». Ни один из моих аргументов еще ни разу не был рассмотрен по существу. Как же мне добиться правды?
С этим вопросом я обращаюсь в редакцию. У меня создалось впечатление, что дела, к которым причастны сотрудники КГБ, до сих пор находятся как бы вне закона…
…Живя в Ленинграде, я не могу получить работу, соответствующую моей квалификации (я – кандидат наук, доцент, имею практически готовую докторскую, которую, естественно, не могу защитить). Ленинградские власти относятся ко мне настороженно; они предпочли бы, чтобы после всего случившегося я уехал за границу. Но зачем мне покидать СССР? Ведь я – русский советский ученый и литератор, пишу на русском языке и занимаюсь русской культурой. А кроме того,
Я НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТ,
Я НЕ СОВЕРШАЛ НИКАКОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Сейчас мы переживаем период обновления – время перемен и надежд. Мы явственно избавляемся от ошибок прошлого. Мы восстанавливаем памятники нашей старины, заново открываем для себя отечественную культуру. Идет упорная борьба за сохранение наших духовных ценностей. Но скоро ли дойдет дело до живых людей?!..
В моем сфабрикованном от начала до конца уголовном деле в полной мере отразилось то безобразное, уничижительно-пренебрежительное отношение к культуре, которым мы страдали долгие годы (и не только в Ленинграде!). Как в капле воды, преломились в нем и другие негативные явления нашей жизни в предыдущий период: безнаказанность отдельных полуграмотных чиновников, облеченных властью, попустительство их действиям со стороны прокуратуры и партийных органов, наличие «зон», закрытых для критики. Впрочем, эти «зоны» сохраняются, как видно, и в наши дни.
Я требую восстановления справедливости в отношении меня и моей жены, столь грубо попранной и попираемой в г. Ленинграде. Прошу «Литературную газету» содействовать мне в деле реабилитации.
Я верю в помощь со стороны «Литературной газеты», которая так решительно выступает за Правду. Ведь Правда – это прежде всего – Законность. Правда – именно то, к чему движется сейчас наше общество и в чем нуждаемся мы, я и моя жена, – два человека, безвинно осужденные по лживому обвинению.
Но одного этого письма было мало. Во-первых, оно оказалось достаточно резким, что в той ситуации могло возыметь обратный эффект: такой тон должен был насторожить редакцию. Во-вторых, нужно было заручиться более серьезной поддержкой, потому что фамилия Азадовского ассоциировалась скорее с его отцом, нежели с самим Константином. Именно для этого Щекочихин, хорошо понимавший, как работают советские механизмы, предложил Азадовскому подкрепить крик своей души коллективным письмом ленинградских и московских писателей на имя главного редактора. Азадовский тогда мог только предполагать, кого из писателей ему удастся склонить к участию в этом предприятии…
Вернувшись в Ленинград, он поделился новостями с близким другом – писательницей Ниной Катерли; в ее же квартире при деятельном участии ее мужа Михаила Эфроса был составлен текст письма главному редактору:
Уважаемый Александр Борисович!
Ознакомившись с письмом К.М. Азадовского в редакцию «Литературной газеты», мы, нижеподписавшиеся, просим Вас отнестись к его жалобе с особым вниманием. Уголовное дело, возбужденное в свое время в г. Ленинграде против К.М. Азадовского, действительно, вызвало общественный резонанс, и есть все основания полагать, что имели место грубые нарушения законности.
Мы знаем К.М. Азадовского как широко образованного человека, автора многих работ, изданных в СССР и за рубежом, талантливого литературоведа и переводчика. Совсем недавно в журнале «Дружба народов» (1987, №№ 6–9) публиковалась переписка Б. Пастернака, М. Цветаевой и Р. – М. Рильке, привлекшая к себе широкое внимание. К.М. Азадовский – один из участников этой интересной и ценной работы. Мы не сомневаемся, что К.М. Азадовский – если бы в отношении его была полностью восстановлена справедливость – способен принести реальную пользу советской культуре, особенно на нынешнем этапе развития нашего общества.
«Литературная газета» зарекомендовала себя в последние годы как авторитетнейший рупор гласности в нашей стране, как печатный орган, открыто выступающий за демократические преобразования в СССР. Надеемся, что и в данном случае мы можем рассчитывать на Вашу поддержку.
С уважением, члены Союза писателей СССР
Начался сбор подписей. Азадовскому пришлось обойти всех тех, кто согласился его поддержать. Начало положили ленинградцы: Яков Гордин, Даниил Гранин, Нина Катерли, Александр Кушнер, Дмитрий Лихачев, Борис Стругацкий. Затем Азадовский отправился в Москву и прежде всего к Вениамину Каверину. Проведя вечер на его переделкинской даче, он поведал Вениамину Александровичу подробности своей невеселой истории и очертил нынешнее положение дел. Каверин не только поставил свою подпись, но и позвонил другим, кому счел возможным. В результате под письмом появилось еще семь подписей: Григорий Бакланов, Вениамин Каверин, Вячеслав Кондратьев, Булат Окуджава, Анатолий Приставкин, Анатолий Рыбаков, Аркадий Стругацкий. Всего 13 подписей. Казалось бы, не так много, но они стоили целой адресной книги.
Нужно отдать должное и редактору «Нового мира» Сергею Залыгину, который по просьбе Каверина согласился написать самостоятельное письмо в редакцию «Литературной газеты» (этим текстом мы не располагаем, знаем лишь сам факт).
Несмотря на все знамения нового времени, в стране еще сохранялась прежняя власть, работали КГБ и ЦК КПСС – словом, соблюдались привычные для советского человека и гражданина правила игры. И подпись под письмом, где речь шла о фальсификации уголовного дела сотрудниками КГБ, причем не в далекие 1930-е, а в совсем недавние годы, была, безусловно, актом гражданского мужества.
И не будем задаваться вопросом, в какой мере все эти люди – в большинстве уже живые классики и знаменитые писатели – испытывали сомнения и о чем-то задумывались, прежде чем взять шариковую ручку и поставить подпись.
Ожидание
В тот же самый день, когда Азадовский послал в «Литературную газету» письмо писателей, он отправил и жалобу на имя генпрокурора СССР А.М. Рекункова. Копия этого письма была приложена и к обращению в газету.
Александр Михайлович Рекунков занимал пост генпрокурора с 9 февраля 1981 года. Ветер перемен постепенно достиг и его ведомства. В февральском номере журнала «Социалистическая законность» за 1987 год генеральный прокурор выступил с программной статьей «Пути и перспективы перестройки в органах прокуратуры», а в июле выступил на расширенном заседании Коллегии, признав недостатки ведомства и призвав сменить прежний стиль прокурорской работы. Он был даже более откровенен и с укором говорил о том, «насколько серьезно под воздействием местничества многие прокуроры стали отходить от принципа единства законности, как в угоду ведомственности и личному благополучию скатывались с партийных позиций. Беспринципность разъедала как ржавчина…». И опять забрезжила малая вероятность того, что в условиях провозглашенной гласности и демократизации общества высшая надзорная инстанция обратит внимание на нарушения в деле Азадовского.
