и нахмурился, не зная, искреннее ли участие он видит на лице художника или это мастерски замаскированная издёвка.
— Герцогиня, как всегда, щедра лишь на словах, — де Марьяно подмигнул де Грассо.
— Сеньора Лацио спасла мне жизнь! — яростно возразил Джулиано, резко втыкая тонкий столовый нож в поджаристую индюшачью лапку.
— Правда? И когда она успела это сделать? — юный художник искренне опешил от такого заявления, уронив свою двузубую вилку прямо в серебряную соусницу и забрызгав тёмными каплями рукав шафрановой сорочки маэстро Санти.
— В день моей казни, — сообщил Джулиано, гордо посмотрев в удивлённые ореховые глаза Сандро, — если бы она не появилась на башне над Тулианой, я бы здесь с тобой сегодня не беседовал.
— Это просто чудесное совпадение! — воскликнул сеньор Рафаэлло. — Вы слышали, Артезия? Герцогиня ди Армани волшебным образом спасла нашего друга!
Де Марьяно с хлопком подобрал отвисшую челюсть.
Свадебный пир покатил своей чередой. Индейки и паштеты со сдобными булочками сменились фазанами, фаршированными персиком. Павлины в фисташковом соусе, запечённые прямо в перьях, исчезали под натиском седла молодого ягнёнка в меду. Гости выкрикивали скабрёзные тосты и пожелания. Жених от души смеялся. Невеста то и дело заливалась стыдливым нежным румянцем и прятала глаза в кружевной веер.
Подгулявшие приглашённые вскоре стали скапливаться в центре пиршественного зала, чтобы размять затёкшие конечности и утрясти съеденное. Музыканты подхватили бергамаску, затем последовала сальтарелла, её сменила тарантелла и павана. Селестия с сеньором Распанти вышли на весёлую арену танцев и порадовали шумных гостей гальярдой. Из-за поднявшейся духоты слуги растворили высокие окна, и часть приглашённых высыпала в сад.
Всё это время сеньор Рафаэлло вдохновенно рассказывал Артезии и Сандро о трудностях работы в Папском дворце и обещал сегодня же сводить собеседников на экскурсию к своим гениальным фрескам. Артезия давала ценные советы по поводу перспективы и колорита будущих шедевров. Художники то и дело спорили друг с другом. Сандро казался задумчивым и по большей части молчал. Джулиано слушал их беседу вполуха, изредка кивая из вежливости. Юноша весь вечер старался поймать на себе случайный взгляд прекрасной Кармины, сидевшей за ближайшим к невесте столом в компании расфранчённых молодых людей и брата. Сеньора Лацио словно намеренно игнорировала настойчивые взоры де Грассо, деликатно смеялась шуткам соседей, небрежно кушала и едва пила вино.
Внезапно танцы закончились, и в центр зала высыпала толпа сатиров и полуголых девиц в лёгких белых туниках, расставляющая бутафорские декорации античных храмов.
— Они будут показывать нам Листрату? — удивилась Артезия, прислушиваясь к оживлённому монологу главного козлоногого актёра. Сморщив вздёрнутый носик, девушка добавила: — Фу, это так пошло!
— Неужели вы предпочли бы посмотреть на свадебном пиру «Гамлета» или «Прометея»? — деланно возмутился маэстро Санти, отрезая серебряным ножиком тонкий кружок исходящей розовым соком буженины и вежливо подкладывая его в тарелку собеседнице.
— Я бы с удовольствием согласилась на «Укрощение строптивой» или «Собаку на сене» — очень подходящие к случаю постановки, — сеньорита Джунлески раздражённо подцепила на вилку толстую, фаршированную угрём маслину, — а теперь мне битый час придётся смотреть на бессовестное кривляние всяких идиотов с накладной грудью и гениталиями.
— О, не будьте ханжой, Артезия. Селестия Боргезе совершенно не похожа ни на одну из героинь этих пьес: ни на склочную Катарину, ни на гордую Диану, — возразил сеньор Рафаэлло, пригубив из кубка душистого красного вина.
— Вы считаете, образ Листраты ей подходит больше?
— Конечно, моя дорогая. Фрезийцы, можно сказать, уже стучат стальным морионом в наши ворота, а Селестия своим замужеством покупает Конту некоторое спокойствие, так же как эта достойная афинянка из глубокого прошлого, проявившая настоящую истианскую добродетель. Если мне не изменяет память, согласно Аристофану, Листрата пожертвовала самым ценным ради обретения мира во всей ойкумене, — со смехом сообщил художник.
— Да, это поистине страшная жертва для всех женщин — отказать своим мужьям в близости до полного окончания войны! — Артезия фыркнула, придвигая к себе тарелку с засахаренным марципаном.
— Увы, вам, как девице, того пока не понять, — отмахнулся великий маэстро.
— Скажите честно, сеньор Сандро, аскеза для мужчины правда так тяжела?
Де Марьяно как-то странно кашлянул, словно подавился хлебными крошками, и криво покосился на Джулиано:
— Его спросите. Иногда мне кажется, что у некоторых сеньоров от этого полностью меркнет сознание, и слюна начинает течь по подбородку при виде любой сомнительной прелести в радиусе пяти шагов.
— О, трудно, друг мой, женщине несчастной одной остаться ночью на постели, без мужа, без любви и ласк его! — возопил полуголый актёр, переодетый женщиной, заламывая пухлые руки над головой. — Но что поделать, мир нам тоже надобен! За мир я пострадать готова даже чреслами.
— Давайте ж поклянёмся страшной клятвою, что не отступим — обещанье сдержим все, — поддержала её рыжая «подружка».
— Коня ведите белого с подпалиной. Его я в жертву принесу богам, чтобы скрепить ту клятву неразрывную!
— Постой, Листрата, кровь пролить невинную негоже нам, коли о мире клятва та, — рыжая «актриса» схватили Листрату за руку с ножом.
— Тогда мы мех вина заколем доброго. По цвету и по виду — кровь отменная! И пахнет сладко, боги мне свидетели! — Листрата потрясла мехом с вином.
— О мире станем умолять богов?
— Конечно, ведь с вином оно сподручнее!
— Опять эта война, даже тут, на свадьбе! Неужели нельзя было обойтись без этого хотя бы сегодня! — возмущённо прошептала Артезия.
— О, не горячитесь так, прекрасная сеньорита, без этого сейчас совершенно невозможно. К тому же Аристофан писал не о войне. Он призывал к миру, предлагая в качестве последнего средства отдать управление государством в женские руки, — возразил маэстро Санти.
— Что ж, средство, право, не дурное, — согласилась Артезия.
— Ну, не стоит так серьёзно воспринимать Аристофана. Это же комедия: ха-ха, — художник снисходительно улыбнулся.
— Думаете, женщина не сможет управлять страной? — серо-зелёные глаза девушки метнули искры.
— Конечно, сможет, — сеньор Рафаэлло примирительно поднял обе руки над столом, — вопрос в том, насколько разумно у неё это получится? Деньги в женских руках — это всегда риск.
— Ты считаешь, что золото — корень войны? — дурным голосом возопил на сцене старик, одетый в багряную тогу.
— И войны, и раздоров, и смуты, — уверенно заявила ему Листрата, уперев сильные руки в крутые бёдра.
— Так, по-вашему, женщина не может мыслить разумно? — молодая художница отложила столовые приборы и выпрямилась.
— Я такого не говорил, дорогая Артезия, — спокойно возразил маэстро Санти, промокая мягкие губы надушенным батистовым платочком. — Женщины созданы для красоты и удовольствий, моя прекрасная донна. Мысли о войне и государстве портят аппетит и ухудшают цвет лица. Не пристало благородной девице забивать свою хорошенькую головку этакой
