несколько луж и влажные пятна на камнях, быстро уменьшавшиеся под лучами солнца. Капло уже собрался пришпорить лошадь, но Реш остановил его, предостерегающе вытянув руку.
Какое-то время они смотрели вслед продолжавшей идти вперед Т’риссе.
– Чародей, – прошептал Капло, – кажется, мы с тобой сболтнули лишнего. Впредь лучше будем помалкивать.
– Согласен, – откликнулся Реш. – Но что ей могут дать эти знания о родословной и чистоте крови?
– Думаю, они помогают Т’риссе чувствовать более надежную почву под ногами.
– И только-то? Ничего больше?
– Эпоха королей и королев давно миновала, чародей, – пожал плечами Капло. – Урок, который ни для кого не прошел незамеченным. Охваченная горем королева погрузила королевство в хаос. Это не должно больше повториться.
– Нам следовало оставить азатанайку тем клятым смотрителям, – с чувством произнес Реш.
И Капло не мог с ним не согласиться.
– Т’рисса уже возле ворот, – заметил лейтенант.
Они нагнали ее, объезжая лужи.
Седорпул, Эндест Силанн и Райз Герат наблюдали с вершины Старой башни за маленькой хрупкой фигуркой, направлявшейся к городским воротам Цитадели. После того как сопровождавшие женщину монахи сперва ненадолго остановились, а затем вновь нагнали ее, Седорпул проворчал:
– Это чародей Реш и Капло Дрим. Любопытную парочку шейки выбрали для такого случая.
Райз Герат взглянул на молодого жреца.
– Естественно, без мага не обойтись, – сказал он. – Река вышла из берегов и затопила город…
– Как будто расчищая азатанайке путь, – пробормотал Эндест Силанн.
– Вера способна пережить небольшое наводнение, – вставил Седорпул.
Историку послышалась в его словах некоторая робость.
– Чувствуешь пробуждение древней силы, жрец?
Круглолицый юноша пожал плечами:
– Когда мы видим нечто, столь неожиданное и… огромное, нас охватывает страх, но это вполне объяснимо. Я бы сказал, что подобная реакция естественна, но вот равнозначна ли она благоговейному трепету? Вряд ли.
– Хотя у нас нет никаких документальных свидетельств, – заметил Райз Герат, – логично предположить, что сезонные подъемы и спады воды в реке были составной частью культа речного бога. Разве не ясно, что мы стали свидетелями чуда?
– Но вода отступает, – возразил Седорпул. – Вся власть здесь принадлежит Матери-Тьме.
– «На поле боя я видал павлинов».
– И что это должно означать, историк?
– Лишь то, что сейчас идет спор за территорию, жрец. Вполне может оказаться, что чародей Реш сам заявит права на храм.
– Он не посмеет!
Женщина-азатанайка, среднего роста, худая, в странной бесцветной одежде, подошла к воротам и мгновение спустя скрылась из виду. Путь ее лежал через узкий мост к внутренним воротам, а оттуда в саму Цитадель. Двое всадников, ехавшие позади нее, спешились и двинулись следом, оставив лошадей другим монахам, которые, похоже, входить в Цитадель не собирались. Райз увидел, как сидевшие верхом воины развернулись кругом и, ведя в поводу двух коней без наездников, быстрой рысью направились обратно через площадь.
– Происходящее недоступно нашему пониманию, – пробормотал Эндест Силанн. – И признаться, мне от этого очень не по себе.
– У тебя просто шалят нервы, – сказал Седорпул. – Ничто не может угрожать Матери-Тьме здесь, в самом сердце ее власти.
– Под угрозой вовсе не Матерь-Тьма, – проговорил Райз, подумав о Капло Дриме.
– Что вы имеете в виду? – спросил Эндест Силанн.
Историк пожал плечами:
– Да так, просто пришло в голову. Не обращайте внимания. Лучше подумайте вот о чем: некоторым вещам и понятиям определение находится лишь тогда, когда они встречаются со своей противоположностью. Вряд ли многие станут спорить с тем, что тьма – необычный объект для поклонения. Чего мы хотим добиться, возвысив Матерь-Тьму? К какому единству можно прийти, кружа вокруг пустого места?
– Довольно-таки спорные вопросы, – заметил Седорпул чересчур легкомысленным для подобного утверждения тоном.
– В конце концов, – продолжал Райз Герат, почувствовав в голосе жреца скрытое напряжение, – религиозные практики основаны на прецедентах.
– Собираетесь открыть диспут на тему религиозных практик?
– Если это поможет, Седорпул, то почему бы и нет. Суть в том, что все вы жаждете, чтобы вас кто-то наставлял. При всем могуществе Матери-Тьмы никаких предписаний она не дает. Какую форму должны иметь ритуалы? Как достичь надлежащего умиротворения, да и вообще желает ли его тот, кому вы поклоняетесь? Каким образом выражается почтение? Именно эти вопросы занимают вас, жрецов, и именно они являются источником споров.
– Воскрешение речного бога не дает нам достойных ответов, историк. Вера умерла – разве не так?
– Да, ее отвергли, и это, по крайней мере, ясно. Достаточно лишь взглянуть на преднамеренное повреждение стен храма, дабы хоть частично понять всю силу гнева, которым сопровождается нынешний кризис. И тем не менее можно утверждать, что поводом к разрушительному безумию стала мнимая смерть бога.
– А что, если все дело в чувстве вины? – спросил Эндест.
– Подобное предположение, алтарник, – побагровев, бросил Седорпул, – не нравится мне по множеству причин.
– Не все мысли высказывают затем, чтобы они кому-то понравились, – парировал Райз. – Но это нисколько не уменьшает их ценности. Вина – могущественное чувство… да, вижу, как оно буквально сбивает лица со стен, стесывает слова с панелей. Если бог умер, то есть повод спросить: почему? Да, для поддержания жизни одной лишь веры явно недостаточно, однако нам незачем обсуждать ее истинность, ведь монастыри Йеннис и Йедан стоят до сих пор. Тем более, – добавил он, – что упомянутый бог воскрес.
Седорпул повернулся к Эндесту Силанну:
– Послушник, мы и так уже достаточно тут задержались. Скоро соберутся остальные и станут меня искать. Нам бросили вызов, и мы должны его принять. Будьте здоровы, историк. Да, надо бы взглянуть, как там девочка.
– Я загремлю замком и потребую, чтобы Легил меня впустила, а она в ответ закричит, чтобы я убирался прочь, – улыбнулся Райз.
Седорпул коротко кивнул:
– Этого вполне хватит.
Верховная жрица Эмрал Ланеар стояла рядом с повелителем Аномандером, ожидая появления азатанайки и ее сопровождающих. Синтара вошла во внутренние покои и теперь, вероятно, беседовала с Матерью-Тьмой, хотя Эмрал по себе знала, что подобное общение вело к немалым разочарованиям. Возможно, место чего-то столь эфемерного, как вера или поклонение, в реальности занимала склонная к идеализму романтическая натура, а прагматизм в вопросах души был действительно невозможен, более того, мог оказаться проклятием для самой идеи святости.
Но разве все пророки не говорили загадками? Разве прорицатели не скользили, подобно угрям, среди множества вариантов будущего? Священные книги могли быть полны страшных предсказаний, но Эмрал подозревала, что именно ими с готовностью пренебрегали повсюду, хотя, откровенно говоря, на самом деле она мало что знала о верованиях других народов. Однако вовсе не требовалось быть ученым, дабы заметить, что вера рождается из камня, воды, земли, солнца и ветра, и если эти силы оказывались жестокими и враждебными, таковой
