лиц. Или одно-единственное имя, единственное лицо. А потом вы становитесь на колени, или кланяетесь, или простираетесь ниц на земле, покорно унижаясь перед своим богом и, возможно, считая, что демонстрируете тем самым праведное смирение.
– Во многом так оно и есть, – кивнул Реш.
– Именно, – согласилась Т’рисса. – И таким образом вы утрачиваете смысл ритуала, пока он не превращается в самоцель. Это не подобострастные жесты, не знак подчинения собственной воли более могущественной силе. Ваш бог вовсе не требует подобного к себе отношения, но вы на нем настаиваете. Речной бог – не источник вашего поклонения, вернее, он не должен быть таковым. Речной бог смотрит вам в глаза, страстно желая, чтобы вы поняли не его самого как могущественную силу, но смысл его существования.
– И в чем же заключается этот смысл? – поинтересовался Реш.
– Вспомни жест смирения, чародей. Вы совершаете его в знак собственной покорности. Могущество бога неизмеримо, и вы перед ним – ничто. Поэтому вы поклоняетесь богу, отдавая свою жизнь в его руки. Но ему не нужна ваша жизнь, и он не знает, что делать с вашей душой, тоскующей и беспомощной. Вы заблудились среди ритуалов и символов. Будь бог в состоянии это сделать, он бы заставил вас понять простую истину: единственное, что достойно поклонения, – само смирение.
Капло фыркнул, намереваясь подвергнуть слова Т’риссы осмеянию, но ему даже не потребовался предостерегающий жест Реша, чтобы прикусить язык. Несмотря на полнейшее отсутствие воображения, даже он мог понять, насколько предсказуемым выглядит смешение ритуала и смысла, символа и истины.
– В таком случае, – хрипло спросил Реш, – чего же хочет наш бог?
– Дорогое мое дитя, – ответила Т’рисса, – он хочет, чтобы вы были свободными.
Капло нисколько не обрадовало подобное откровение. Лейтенант чувствовал себя сбитым с толку, а больше всего его раздражало то, что он прекрасно понял неопровержимый довод азатанайки. До этого она заявила, что они убили древнего речного бога. Используя воду для обыденных повседневных целей, лишив ее свободы, они убили ту самую сущность, которой стремились поклоняться. Вполне логично, что бог возжелал свободы, а вместе с нею – и возвращения к жизни.
Капло не знал, каким образом Т’рисса воскресила этого речного бога, но в правдивости ее слов о том, что перемены грядут для всех, можно было не сомневаться.
Дальше они ехали в напряженной тишине, а когда лейтенант взглянул на чародея, то увидел, что его друг беззвучно плачет и по щекам Реша во мраке текут горькие слезы.
«Под видом слез вода течет свободно». Один из древнейших стихов в священных книгах, написанный неизвестной рукой. Целые поколения спорили над этой строчкой, считая ее чуть ли богохульством и выдвигая самые различные теории. Но сейчас, после нескольких реплик Т’риссы, смысл вдруг стал ему предельно ясен, и Капло почти слышал, как мучительно скрипит по пергаменту перо убитого горем поэта.
В этих загадочных словах крылась истина. Воображение могло быть как даром, так и проклятием. Сам он предпочел бы оставаться в неведении, но теперь было уже слишком поздно.
После ночной поездки под покровом тишины и тоски путники добрались до края леса, и перед ними возник город Харканас, возвышавшийся на берегах реки Дорсан-Рил подобно массивному кулаку из черного камня.
Старый храм в сердце Цитадели всегда напоминал верховной жрице Эмрал Ланеар огромный закрытый глаз в глубокой глазнице. Из этого центра расходились во все стороны кости – в виде угловатых пристроек из черного камня, разномастных, возведенных в полудюжине архитектурных стилей, образуя нечто вроде черепа, раздавленного неизмеримым бременем собственного веса. В Цитадели не было ничего красивого, а все обитатели ее, сновавшие по коридорам и залам, прогнувшимся лестницам и заплесневелым подвалам, наводили Эмрал на мысль о застрявших в этом черепе насекомых, отчаянно пытавшихся выбраться наружу.
Камни не обладали чувствами, и глаз оставался закрытым. На безжизненное лицо можно было смотреть сколько угодно: оно никогда не менялось. Не трепетали веки, не раздавалось ни вздоха – ничто не могло потрясти наблюдателя, опровергнув истину или обратив время вспять.
Размеренным шагом Эмрал шла по коридору рядом с сестрой Синтарой, направляясь к Большому залу, который когда-то был нефом храма. За ними следовала дюжина жриц, которых по мере продвижения постепенно охватывал все больший страх. Впереди сгущалась темнота, бросая вызов пламени свечей и поглощая свет факелов на стенах.
Никто не мог приблизиться к Матери-Тьме, не замедлив шага, и хотя сверхъестественное зрение стало теперь обычным явлением среди жриц и приближенных к избранной ими богине, в воздухе ощущались некое необъяснимое давление и пробиравший до костей холод. Дрожь в руках невозможно было унять. Дыхание обжигало легкие.
Когда до входа оставалось пятнадцать торжественных шагов, Эмрал вдруг почувствовала, как что-то коснулось ее лба, а затем потекло на бровь. Мгновение спустя женщина судорожно вздохнула, ощутив, как влажная струйка замерзает на лице. Еще одна капля упала на руку, в которой она держала ножны, и тут же превратилась в лед, отчего кожа моментально онемела.
В городе давно уже не было дождя. От сухости в коридорах страдали здоровье и красота жриц: даже самые юные из них преждевременно увядали. Впрочем, так было во всей Цитадели.
За спиной послышался удивленный шепот, женщины пришли в замешательство.
Синтара внезапно остановилась, протягивая Эмрал жезл:
– Спрячь его, сестра. Что-то происходит.
Спорить с этим вряд ли стоило. Взяв скипетр из железа и чернодрева, Эмрал вложила его в защитный футляр.
Капли замерзающей воды теперь уже падали на всех жриц. Взглянув вверх, Эмрал увидела сверкающий иней, покрывавший круглый свод потолка, и от потрясения лишилась дара речи. Холодная вода обжигала лицо.
Внезапно к ней пришло понимание, волной захлестнув разум, а вместе с ним – и ощущение чуда. Но вкус его был горьким.
– Глаз открылся, – сказала она.
Синтара пронзила ее яростным, почти обвиняющим взглядом:
– Какой еще глаз? Это все работа азатанайки! Она атакует владения Матери-Тьмы. Это не что иное, как неприкрытая мощь, насмехающаяся над святостью храма!
– Над святостью храма, сестра? Полагаю, в этом нет никакой насмешки. – Она взглянула на жавшихся друг к другу перепуганных женщин. – Процессия отменяется. Возвращайтесь в свои кельи. Верховным жрицам требуется личная аудиенция Матери-Тьмы. Ну же, идите!
Они в панике умчались, будто вспугнутые вороны.
– Что это ты вдруг раскомандовалась? – недовольно прошипела Синтара.
– Можешь злиться сколько угодно, сестра, если не видишь дальше собственного носа. Я не…
Из коридора послышался топот тяжелых сапог, и, повернувшись, Эмрал заметила Аномандера, а за ним – двоих его братьев. На их доспехах, подобно алмазным бусинам, блестели капли замерзшей воды.
