Т’рисса промолвила:
– Теперь я понимаю тайну воды. Пока царит мир, она чиста. Когда я предстану пред Матерью-Тьмой, вода между нами помутнеет, но обещание остается в силе: однажды она очистится снова. Верьте в это, даже если на мир опустится хаос. – Женщина повернулась к Решу и Капло. – Речной бог сказал мне, что воды Дорсан-Рил темны, но так было не всегда.
«Так было не всегда. То же самое говорится в самых старых летописях. Эта азатанайка воскресила нашего бога. Эта азатанайка беседовала с нашим богом. Но что она обещает тисте? Хаос».
Однако, когда они въехали в лес, Капло не заметил ничего необычного, такого, что могло бы подтверждать зловещие слова азатанайки. Он повернулся к своему спутнику, собираясь задать вопрос, но Реш опередил его, подняв руку:
– Пока нет. Но оно растет. Что-то зашевелилось. Сновидения преследуют тысячи скрытых в тени разумов. Мы увидим его обличье, когда вернемся.
Капло не обладал проницательностью чародея Реша и многих других его единоверцев. Шекканто однажды сказала лейтенанту, что он с детства преклонялся перед здравым смыслом, в результате чего лишился воображения. Два этих понятия противостояли друг другу, частенько вступая в сражение как взаимоисключающие черты личности. Правда, у некоторых они пребывали в согласии: мечты определяли цель, а прагматизм – путь к ней. Говорили, будто те, кому свойствен подобный баланс, обладают особым даром, но это нисколько не облегчало их существования. Тупоумные субъекты, перед которыми жизнь ставила преграды на каждом шагу, быстро возводили точно такие же преграды перед своими одаренными товарищами, зачастую непреклонно веря, что поступают так ради их же блага, и оправдывали свои взгляды такими словами, как «реализм», «практичность» и, естественно, «прагматизм».
Капло во многом симпатизировал тем, кто советами и насмешками пытался сдержать необузданных мечтателей. Он считал воображение качеством опасным, порой смертоносным в своей непредсказуемости. Среди многочисленных жертв лейтенанта были творческие личности, которые доставили убийце больше всего хлопот. Их образ мыслей так и остался для него непостижимым.
С другой стороны, недостаток воображения влек за собой пагубные последствия, ибо означал также и отсутствие многого другого. Так, например, Капло не волновала чужая жизнь. Он не проявлял никакого интереса, помимо профессионального, к переживаниям других и не видел причин менять собственное мнение, поскольку мнение это основывалось на здоровом прагматизме и потому являлось, с его точки зрения, единственно правильным и неопровержимым.
И все же, когда они въехали в древний лес, слыша позади ритмичное поскрипывание лошади азатанайки, Капло ощутил, как его пробрал холод, не имевший ничего общего с внезапным исчезновением солнечного света. Бросив взгляд на Реша, он увидел, что обветренное лицо чародея покрыто потом.
– Что, ее сила снова пробудилась? – негромко спросил Капло.
Реш лишь молча покачал головой. Столь нехарактерный для него жест удивил и даже слегка напугал лейтенанта.
Прищурившись, он вгляделся в тень между деревьями, что росли вдоль дороги. В канавах громоздились груды отбросов, а шагах в тридцати справа виднелась окутанная дымом убогая хижина. Возле тлеющего костра сгорбилась чья-то фигура – а может, это был просто валун или пень. В прохладном воздухе над мощеной дорогой висел запах разложения, достаточно острый, чтобы обжигать горло при каждом вдохе. И нигде почти не слышалось ни звука, не считая далекого лая собаки и стука копыт по грязным камням.
Раньше, когда Капло ездил этим путем в Харканас и обратно, он почти не замечал эту полосу леса. Ему казалось, что пней тут не меньше, чем деревьев, но теперь он понял, что это верно лишь для ближайших окрестностей дороги. Чем дальше в лес, тем все более дикой становилась местность, взгляд утопал во мраке, и, чтобы там проехать, требовался факел или фонарь. Казалось удивительным, что в этом лесу живет кто-то обреченный на прозябание в своем постоянно уменьшающемся мире.
– Они свободны, – сдавленно произнес Реш.
Капло вздрогнул:
– О ком ты говоришь, друг мой?
– Они свободны в том смысле, который утратили все мы. Ты видишь их ограниченность, их кажущуюся нищету. Ты считаешь их падшими, забытыми, невежественными.
– Реш, да я их вообще не вижу.
– Но на самом деле они свободны, – повторил чародей, сжимая в кулаки руки в перчатках, крепко державшие поводья. – Ибо не платят никаких налогов или пошлин. Возможно, даже само понятие денег им неведомо, а мерой богатства здесь служат умелые руки и любящие сердца. Капло, когда лесов в этом мире уже не останется, исчезнут и последние свободные мужчины и женщины в этом мире.
Немного подумав, лейтенант пожал плечами:
– Вряд ли мы заметим эту потерю.
– Верно. И знаешь почему? Они – хранители нашей совести.
– Неудивительно, что я никогда их не вижу.
– Да уж, – кивнул Реш, и по его тону Капло понял, что чародею вовсе не смешно.
Чувствуя, что в этом лесу ему становится все больше не по себе, лейтенант раздраженно нахмурился:
– Что толку облагораживать нищих?
– Я не имею в виду тех, кто бежал от нашего образа жизни, – ответил Реш, – хотя, возможно, они – по собственному выбору или же в силу случайности – идут навстречу истине, в то время как мы все больше погружаемся в мир самообмана. Не важно. Я говорю о тех, кто не дал себя приручить. Они все еще живут здесь, в этом лесу: вероятно, их осталось около сотни, не больше. Мы отбираем у них дом, дерево за деревом, тень за тенью. Чрезмерные знания означают утрату способности воспринимать тайну как чудо. Имея ответ на любой вопрос, невольно забываешь о ценности неведения.
– Что за ерунду ты говоришь? Неведение вообще не имеет никакой ценности. Сбрось свою толстую шкуру, Реш, и стряхни с себя всю эту чушь. О какой ценности ты толкуешь? Что хорошего может быть в незнании?
– У тебя нет ответа на этот вопрос, а потому ты делаешь вывод, что его в принципе не существует. И в твоей реакции, о несчастный, кроется урок.
– Что, теперь в ход пошли загадки? Сам знаешь, насколько я их ненавижу. Так что давай обойдемся без этого. Объясни толком, чего мне недостает. Что может дать неведение?
– Смирение, глупец.
За их спиной послышался неестественно отчетливый голос Т’риссы:
– Вы унижаетесь посредством ритуалов. Я много раз наблюдала это во дворе монастыря. Но они давно превратились в рутину – даже несмотря на весь ваш страх, смысл этого унижения для вас утерян.
– Будь так любезна объяснить, азатанайка, – прорычал Реш.
– Хорошо. Вы высекаете алтарь из камня. Вы рисуете волны на стене, изображая там символ того, чему поклоняетесь. Вы даете ему тысячу имен и воображаете тысячу его
