пьяницы, не в силах понять, что происходит.
Сохраняя полную невозмутимость, Аномандер повернулся к трону, и в позе его почувствовался тот самый вызов, о котором говорила Т’рисса.
– Ты пострадала, Матерь-Тьма?
– Нет, – послышался в ответ тихий усталый голос.
– Ты отослала Т’риссу прочь?
– Милая Эмрал, – сказала она женщине, – ты теперь единственная моя верховная жрица. Синтара сделала свой выбор, и всем нам грозит раскол в вопросах веры. Воды расступятся, и этого уже не исправить.
Но Аномандера не так легко было сбить с толку.
– Вообще-то, азатанайка воскресила древнего бога…
– Между нами царит мир. Ты видишь повсюду слишком много врагов, Первый Сын. Нам никто не угрожает извне, только изнутри.
– Ну тогда ладно, с этим мы справимся, – ответил он. – Но мне нужно понять, что тут произошло. Я буду защищать то, во что верю, Матерь-Тьма.
– Но что достойно твоей веры, Аномандер? Вот в чем вопрос.
– А что тут сотворила Т’рисса? Сама Тьма изменилась.
Матерь-Тьма снова не ответила ему, обратившись вместо этого к Эмрал:
– Сообщи своим сестрам и братьям, верховная жрица, что этот храм освящен.
«Так это и был дар азатанайки? Освящен Витром?»
– Матерь-Тьма, что оттолкнуло от нас Синтару? Ее вера была непоколебима…
– На самом деле ее легко было поколебать, – возразила Матерь-Тьма. – Амбициями и тщеславием. Азатанайка способна глубоко заглянуть в душу смертного, но ей незнакомо чувство такта. Не ведает она и того, сколь ценно иной раз сокрыть истину.
– А что Синтара говорила про дар? – спросила Эмрал. – Она словно бы вдруг стала бескровной, белой как мел.
– Синтара теперь для меня недосягаема, любимая моя Эмрал. Вот и все.
– Но… куда она пойдет?
– Это нам еще предстоит узнать. У меня есть кое-какие мысли… но не станем обсуждать это сейчас. Вы оба стоите перед обличьем Ночи. Вас больше не ослепляет тьма, и все, кто теперь придет ко мне, получат точно такое же благословение. Даже сейчас, – заметила Матерь-Тьма, – я вижу, как Ночь входит в вашу кожу.
Эмрал взглянула на Аномандера, и у нее вырвался судорожный вздох: правда, дело было не столько в его черной коже, сколько в серебристых волосах.
– Ты всегда доставлял мне немало хлопот, Первый Сын, – вздохнула Матерь-Тьма. – Когда-нибудь я расскажу тебе о твоей родной матери.
– Она совершенно меня не интересует, – возразил Аномандер. – Любовь не может жить без воспоминаний, а о той женщине мы не помним ничего.
– И тебе нисколько не любопытно?
Вопрос, похоже, застиг его врасплох, ибо ответа не последовало.
Эмрал хотелось плакать, но глаза ее оставались сухими, будто забитые песком. Она с трудом подавила желание развернуться и уйти: пусть без нее продолжают этот полный горечи разговор. Однако Эмрал не могла сбежать, как Синтара: этого не позволяло ей собственное тщеславие, сколь бы извращенным подобное и ни казалось.
Жрица поняла, что взгляд Матери-Тьмы устремлен на нее, но богиня промолчала.
– Матерь-Тьма, ты поговоришь с шейками? – наконец спросил Аномандер.
– Нет, пока не стану. Но предупреждаю тебя, Первый Сын, не противься верующим. Отрицатели никогда не отказывались от веры – они лишь отвергали веру в меня. Пусть будет так. Я никого не принуждаю. Шейки будут отстаивать свой нейтралитет в государственных вопросах.
– Тогда назови своего врага! – воскликнул Аномандер, и его полный боли и ярости крик эхом отдался в огромном зале.
– У меня нет врагов, – спокойно промолвила Матерь-Тьма. – Аномандер, сделай так, чтобы наступил мир. Завоюй его для меня. Больше я ни о чем не прошу.
Он с шипением выдохнул сквозь зубы:
– Я воин и знаю только кровь, Матерь-Тьма. Я не могу завоевать то, что мне придется сперва разрушить.
– Тогда прежде всего не доставай меч, Первый Сын.
– Какую угрозу представляет Синтара? – осведомился он. – Какой раскол она может создать? У нее не много сторонников: жрицы и с полдюжины шпионов среди слуг. Шейкам она не нужна.
– Ей поможет привлечь сторонников дар, которым она теперь обладает, – пояснила Матерь-Тьма.
– Тогда позволь нам арестовать Синтару и бросить вместе с ее приспешниками в темницу.
– Этот дар невозможно заключить в оковы, Первый Сын. Вижу, вам обоим трудно это понять, но раскол необходим. Придется нанести рану, чтобы потом ее залечить.
– А что насчет Драконуса?
При этих словах Аномандера Матерь-Тьма замерла, и в покоях внезапно резко похолодало.
– Оставь меня, Первый Сын.
– Но без Драконуса невозможно справиться с задачей, которую ты передо мной ставишь, – настаивал он.
– Уходи.
Перед Аномандером действительно стояла непреодолимая преграда, и по подавленному выражению его темных глаз Эмрал видела, что он это прекрасно понимает. Первый Сын развернулся и вышел.
Верховная жрица повернулась к Матери-Тьме, чувствуя, как воздух обжигает горло и легкие.
– Любимая моя Эмрал, – проговорила Матерь-Тьма, – когда-то я задала Кадаспале один вопрос и прочитала в его глазах, что вопрос этот ему прекрасно знаком, как будто давным-давно выжжен в его душе. Но несмотря на это, ответ он мне дать не смог.
– И что же вы хотели узнать, Матерь-Тьма?
– То был вопрос, который следует задать художнику, творцу портретов, чей талант не в руках, но в глазах. Я спросила его: как изобразить любовь?
«Наверняка Кадаспала нисколько не удивился. Он и сам задавал себе этот вопрос. Но у него не нашлось ответа».
– Тебе известно, что от того, кто видит впотьмах, ничего не укроется? – продолжала Матерь-Тьма.
Если бы Эмрал сейчас расплакалась, слезы замерзли бы на ее щеках, оставив шрамы от ожогов. Видимые для всех.
– Совсем ничего, – добавила ее собеседница, – кроме самой темноты.
Полупьяный Хунн Раал изумленно уставился на белокожую женщину, которая, шатаясь, ввалилась в его комнату. Он видел в глазах Синтары страх и ярость, но больше всего его поразила алебастровая бледность ее лица. Даже Сильхас Гиблый не мог похвастаться чем-то подобным.
– В-верховная жрица, – с трудом проговорил он, – что это с тобой случилось? Ты блистаешь красотой: неужели Матерь-Тьма обнаружила в себе новый дар?
– Меня прогнали, глупец! Отлучили от Ночи! Но это сделала не Матерь-Тьма. Азатанайка заявила, будто может заглянуть в мою душу. Она говорила ужасные вещи… – Синтара отвернулась, и Хунн увидел, что женщина вся дрожит. – Просто протянула ко мне руку. А потом вспыхнул свет. Ослепительный свет.
Раал заставил себя подняться со стула. Комната слегка наклонилась, а затем снова выпрямилась. Глубоко вздохнув, он шагнул к Синтаре:
– Верховная жрица, я расскажу тебе, что вижу, когда гляжу на тебя…
– Не надо.
– Я вижу заново родившуюся. Синтара, из всех женщин, которые только есть на свете, тебе менее всего подобает находиться во тьме.
Она посмотрела на него и ответила:
– Внутри меня свет. Я его чувствую!
– И я
