ли вас такому ваш Господь, сказавший: “Как хотите, чтобы с нами поступали люди, так поступайте и вы с ними”» (90).
Ян Корнелис Сильвий, священник (1646), гравюра (27.9 х 18.5 см), Рембрандт Харменс ван Рейн (Лейден, 1606-69, Амстердам).
Courtesy of the Fogg Art Museum, Harvard University Art Museums, Gift of William Gray from the collection of Francis Calley Gray.
President and Fellows of Harvard College
Этот портрет священника Нидерландской реформатской церкви с его обращением к религиозному авторитету, вероятно, послужил образцом для фронтисписа Эквиано.
Еще более близких предшественников визуального образа Эквиано можно найти в портретах автора из латинской «Диссертации» Якоба Элизы Йоханнеса Капитейна, опубликованной в 1742 году в голландском Лейдене.[487] Хотя нет никаких свидетельств, что изображения Капитейна были знакомы Эквиано или Дентону, они позволяют утверждать, что изображение Эквиано вполне укладывался в иконографическую традицию. С более ранними портретами Капитейна его объединяют форма, композиция и жест: овальная рама, прямой взгляд на зрителя, рука, протягивающая Библию, и палец, указующий на конкретные библейские строки. Капитейн был священнослужителем Нидерландской реформатской церкви, о чем свидетельствует и его одежда. Эквиано, изображенный в модном светском костюме в образе протестантского проповедника без духовного сана, также направляет читателей к истине и указывает им путь.
Фронтиспис «Багамские отмели» для второго тома Эквиано решил добавить не раньше декабря 1788 года, так как в предложении о подписке он не упоминается. «Гравюру, изображающую, каким образом автор потерпел кораблекрушение в 1767 году», выполнил Сэмюэл Аткинс, популярность которого как мариниста уже начинала складываться к 1789 году, а в Королевской академии он выставлялся в 1787–1788,1791-1796 и 1808 годах. Читателям «Удивительного повествования» должен был вскоре открыться смысл второго фронтисписа. Он изображает происшествие, в котором Эквиано, став неформальным лидером команды, спас своих белых товарищей в кораблекрушении. Остановив выбор на таких талантливых художниках, как Дентон, Орм и Аткинс, находившихся, как и сам он, только в начале своей карьеры, Эквиано показал, что обладает и деловой хваткой, и художественным чутьем. Хотя граверам часто платили экземплярами иллюстрируемой книги, Аткинс и Дентон могли вкладывать свой талант еще и в предчувствии успеха книги, который принесет славу не только автору, но и им. Их имена присутствуют в самом первом перечне подписчиков «Удивительного повествования».
Фронтиспис из «Диссертации» Якоба Элизы Йоханнеса Капитейна (Лейден, 1742).
Andover-Harvard Theological Library, Harvard University Divinity School
Как видно из портрета священника Нидерландской реформатской церкви, фронтиспис Эквиано выполнен в иконографической традиции представления религиозных деятелей.
Читатели Эквиано сталкивались с его двойственной идентичностью, едва открыв книгу. Первый фронтиспис представляет человека несомненно африканского происхождения, одетого в европейский костюм, а титульная страница рекомендует нам «Олауду Эквиано, или Густава Васу, Африканца». Называть его последовательно одним или другим именем значило бы сильно упрощать его идентичность, и время от времени Эквиано напоминает читателям, что находится на стыке африканской и британской идентичностей: «Много повидав на море, я стал чужд всякой боязни и в этом, по крайней мере, начал походить на англичан». Несколькими строками ниже он добавляет: «Теперь я не только чувствовал себя вполне свободно с новыми соотечественниками, но и полюбил их обычаи и общество. Я видел в них уже не духов, но превосходящих нас людей, и поэтому горячо желал походить на них, перенять характер и подражать поведению, так что пользовался каждой возможностью, чтобы усовершенствоваться, и бережно сохранял в памяти все новое» (115).
Используя имя Эквиано, а не Васа, я вместе с большинством современных ученых и критиков иду против традиции самого автора. Более того, слово «Африканец» напоминает нам, что автор отлично сознавал, что читатели будут оценивать его не только как индивидуума, но и как представителя расы, видя в нем не только личность, но и тип. Он первым из англоговорящих писателей африканского происхождения использовал применительно к себе определенный артикль (the African)[488]: Джеймс Юкосо Гронниосо был просто «африканским принцем» (an African Prince), Уитли – «слугой-негритянкой» (a Negro Servant), Санчо – «африканцем» (an African), Джон Маррант – «черным» (a Black), Кугоано – «уроженцем Африки» (a Native of Africa).[489]
Осознание себя сразу и африканцем, и британцем отражено в решении Эквиано дать автобиографии название «Удивительное повествование», которое, по-видимому, не встречалось до 1789 года.[490] «Словарь английского языка» Сэмюэла Джонсона (1755) сообщает, что глагол to interest означал «воздействовать, затрагивать чувства, волновать, вызывать эмоции, как, например, в interesting story». Слово также значило «вызывать озабоченность, уступать долю в чем-либо», а существительное interest выражало значения «озабоченность, выгода, польза». Эквиано хотел, чтобы его повествование воспринималось как interesting[491]во всех этих смыслах, о чем и говорит заключительная часть первого абзаца. Представляясь скромным автором, решившимся писать лишь по настоянию друзей, он говорит своим читателям:
Поэтому, если мое повествование не окажется настолько удивительным, чтобы привлечь всеобщее внимание, пусть некоторым извинением для публикации послужат мои мотивы. Я не столь глупо тщеславен, чтобы надеяться обрести благодаря ему бессмертие или литературную славу, и если рассказ мой придется по вкусу многочисленным друзьям, по настоянию коих он и был написан, или хотя бы в малейшей степени поспособствует пользе человечества, то цель, ради которой я предпринял публикацию, будет полностью достигнута и все чаяния души моей исполнятся. Так пусть же читатель помнит, что, желая избежать порицания, я не жажду и похвалы. (49, курсив мой)
Титульная страница первого издания «Удивительного повествования» Олауды Эквиано (Лондон, 1789).
The John Carter Brown Library at Brown University
Повествование Эквиано удивительно потому, что читатели могли сочувствовать или даже сопереживать его жизни. Разделяя с ним по крайней мере часть своей культурной идентичности, они воспринимали его жизнь в значительной мере как символичную для всех людей. Но повествование его удивительно еще и тем, что возбуждает любопытство и привлекает внимание к его отличию от своих читателей: он одновременно и Густав Васа, и Олауда Эквиано.
Покупатели «Удивительного повествования», знакомые с выходившими ранее книгами Уитли, Санчо и других англоговорящих писателей-африканцев, вероятно, обратили внимание на то, как обстоятельно определяет Эквиано на титульной странице себя и свое правомочие. Если не считать Кугоано, автор «Удивительного повествования» первым из писателей африканского происхождения представил свой труд написанным самостоятельно и по собственному почину, с гордостью добавляя на титульной странице: «написанное им самим». Такое словосочетание присутствует более, чем в тысяче названий художественных и не художественных произведений восемнадцатого века, но чаще всего, когда предполагаемый уровень образования и социальный статус указанного на обложке лица могли заронить сомнения в его реальном авторстве.[492] Хорошо известный пример – «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо (1719), сочинение, с которым книгу Эквиано сравнивали в начале девятнадцатого века. Чернокожие
