кончик пера. Затем она быстро нацарапала:
1. Герцил знал, что вокруг нас есть враги. 2. Герцил испугался, когда Пазел Паткендл упомянул язык — нилескчет.
3. Все говорят о мире, но Прахба боится войны.
Это означало, что он и Герцил были на одной стороне — потому что, хотя
Герцил был великим воином и служил в доме адмирала, он ненавидел войны. Как и
Рамачни, конечно. Однажды, когда она была уверена, что ее отец не слышит, старый маг сказал: «Так же как болезнь растет там, где лежит неубранный мусор, так и каждая война в истории возникла из-за чьей-то небрежности или
пренебрежения».
Рамачни знал бы, что делать. Но не было никакой возможности поговорить с
ним, когда этот болван доктор бегает взад и вперед по ее каюте. Она была
предоставлена самой себе.
Она сползла вниз в кресле.
Что Я Хочу Узнать:
1. КТО ЭТО СДЕЛАЛ.
2. Почему.
3. Что будет с этим глупым мальчишкой, Пазелом Паткендлом?
4. Куда Сирарис ходит после ужина — и это НЕ дамская комната первого
класса.
5. Как Герцил и Рамачни планировали избавить меня от этой свадьбы.
6. Ненавидит ли П. П. всех нас или только Прахбу.
7. Был ли П. П. когда-либо...
— Отполировано! — сказала Сирарис, надевая ожерелье на шею Таши. —
Разве оно не сияет!
Таша хмыкнула.
— Это твой урок мзитрини, дорогая? — спросила консорт, заглядывая ей через
плечо.
— Да, а что?
Озадаченная, Сирарис вернулась к своему шитью. Несмотря на все свои страхи
и тревоги, Таша на мгновение почувствовала гордость. Она писала шифром: своим
собственным безумным шифром, изобретенным, чтобы перехитрить сестер Лорг.
Четные слова она писала в обратном направлении. Каждая третья, пятая и
семнадцатая буква были ложными, как и все пробелы и половина гласных; и, конечно, весь текст надо было читать с нижней строки вверх. И она гордилась не
самим шифром, а скорее тем, что могла читать его и писать с почти нормальной
скоростью. На это ушли годы.
Были ли шифры своего рода языком? Сможет ли Пазел прочитать ее дневник
так же ясно, как она сама?
181
-
182-
И с какой стати она продолжает думать о нем? Нападавший на Герцила — вот
на ком нужно сосредоточиться. Я найду его, пообещала она себе. И, прежде всего, надо поговорить с Кетом. Таша проскользнула в свою комнату, заперла дневник в
столе, еще раз взглянула на Герцила (он не шевелился) и вышла из каюты.
На корабле было холодно и темно. Моряки приподнимали шляпы, когда она
проходила мимо. Мистера Кета не было в столовой, да и гостиная была пуста, если
не считать продавца животных, Лацло, и ветеринара, Болуту. Они были поглощены
спором об охоте на моржей. Болуту, казалось, считал, что моржи могут
закончиться; Лацло в ответ заявил, что моря никогда не опустеют. Сама мысль об
этом, казалось, раздражала его.
— Я знаю животных, — сказал он, гладя своего любимого ленивца с такой
силой, что того окутало облако меха. — Животные — это мой бизнес. Неужели вы
думаете, что я разорюсь?
— У бакалейщика может закончиться капуста, и он не закроет свой магазин,
— сказал Болуту.
— Меня не интересуют овощи!
Когда Таша наконец привлекла их внимание, они сказали ей, что Кет
наслаждается Часом Курения на баке. Таша сразу же отправилась туда, поднялась
на верхнюю палубу и побежала на открытом воздухе. Волны стали выше, ветер
усилился. Далеко по правому борту серые горы Утурфе́ казались не ближе, чем в
полдень.
Час Курения был организован для пассажиров третьего класса, которым
никогда не разрешалось находиться в салоне для курящих. В сумерках этим
беднейшим путешественникам разрешалось взять напрокат трубку. Плата была
возмутительной, а табак несвежим, но мало на что не согласится наркоман, запертый на холодном, переполненном корабле. В этот вечер тридцать человек
деловито попыхивали сигаретами: на самом деле Час Курения длился сорок минут.
Как странно было обнаружить среди них мистера Кета: он определенно не был
путешественником третьего класса. На нем был морской плащ с голубыми
шелковыми манжетами и воротником, а драгоценный камень на пальце сверкал
красным в лучах заходящего солнца. Вместо почерневшей арендованной трубки у
него был свой прекрасный кальян из полированной латуни. Он стоял у карронады
правого борта, как можно дальше от всех остальных.
— Леди Таша! — сказал он, кланяясь при ее приближении. — Какой хороший
вечер!
— Боюсь, что нет, — сказала Таша. — Мой наставник умирает, и, похоже, никто не в состоянии помочь.
— Бедняга! — сказал торговец мылом, понизив голос. — И какое дурное
предзнаменование для всех нас! Он что, еще не очнулся?
— Да,