Тем временем «Литературная газета», получив согласие главного редактора, начала свое расследование. Первым шагом стало опять же официальное письмо, написанное на имя заместителя генерального прокурора СССР О.В. Сороки и отправленное со многими приложениями. Редакция просила тщательно разобраться в жалобе Азадовского.
Затем, уже зимой, в дело вступил «разработчик», направленный в командировку в Ленинград. Для этого задания был использован наиболее серьезный кадровый ресурс Щекочихина – генерал-майор милиции Иван Матвеевич Минаев.
Перед тем как Минаева «наградили» строгим выговором по партийной линии, он занимал должность заместителя начальника ГУВД Москвы, курировал работу следствия и УБХСС, с 1976 года возглавлял комиссию по борьбе с наркоманией при Исполкоме Моссовета, в 1980-м отвечал за правопорядок в городе при проведении Олимпийских игр. Его уважали за честность. Но разразилось «торговое дело», по которому 30 ноября 1982 года был арестован, а 11 декабря 1984 года приговорен к расстрелу директор Елисеевского гастронома Ю.К. Соколов. Следствие велось органами КГБ СССР. Истинная причина такой показательной жестокости заключалась в другом: предчувствуя скорую схватку за первый пост в государстве, Ю.В. Андропов пытался объявить косвенным виновником безобразий в столице главу МГК КПСС В.В. Гришина. Старшинство главы московских коммунистов в Политбюро ЦК было головной болью для Андропова, который твердо двигался к своей цели.
Когда в декабре 1984-го под овации зала был оглашен смертный приговор Соколову, последовали многочисленные оргвыводы для столичных чиновников самого разного калибра – теперь Гришин должен был доказать, что понял урок. Одним из оргвыводов стало приглашение на заседание бюро МГК КПСС генерал-лейтенанта Минаева. Члены бюро, долгие годы получавшие продовольственные заказы в гастрономе № 1, вдруг спросили, отчего же ГУВД не изобличило преступников до того, как вступили в дело органы КГБ СССР. Не слишком гуттаперчевый Минаев не стал ничего говорить – он понимал, что раз его выбрали в качестве козла отпущения, то и оправдываться бесполезно. Он вышел из горкома со строгим выговором и, дойдя до Петровки, подал рапорт об отставке.
Уже в «Литературной газете» генерал Минаев узнал, что по стечению обстоятельств именно редакция газеты стояла у истоков этого громкого дела – статью о систематическом недовесе в главном гастрономе столицы начал писать журналист Анатолий Рубинов, завотделом социально-бытовых проблем. Он присутствовал в Елисеевском и в тот момент, когда туда пришла торговая инспекция, но делом довольно быстро занялось Следственное управление КГБ СССР, а статья о «недовесе» так и не вышла в «Литературке».
На работу в милицию, несмотря на приглашение в 1986 году, после смены Гришина, Минаев не вернулся. Но сидеть без дела ему было тягостно, идти на работу в прокуратуру, куда без труда можно было устроиться, не захотел. В результате один из бывших коллег познакомил его со Щекочихиным. Уже тогда журналист пользовался в милиции заслуженным уважением. Да и вообще начиная с середины 1980-х сотрудники силовых ведомств – от армии и милиции до КГБ и прокуратуры – относились к Щекочихину с неподдельным уважением; благодаря такой репутации Юрий Петрович получал подчас исключительно важные сведения и документы для своих расследований.
Итак, генерал-майор запаса Минаев отправился в командировку в Ленинград. Командировочное удостоверение от редакции «Литературной газеты», а в особенности красная генеральская книжечка открыли ему нужные двери. Но тут оказалось, что уголовные дела Азадовского и Лепилиной уже не посмотреть – их затребовала Генеральная прокуратура СССР. Этот факт был сам по себе не так и огорчителен – дела наконец-то вырвались за пределы Ленинграда, появился призрачный шанс на то, что их внимательно изучат в Генеральной прокуратуре.
Однако Минаев, идя по пути, проторенному Азадовским, получил на руки гражданское дело по иску к Куйбышевскому РУВД – то самое, в котором находились материалы прокурорской проверки, где был отражен факт участия в обыске сотрудников КГБ. То, для чего Азадовскому понадобились годы, потребовало от Минаева нескольких дней и книжечки, удостоверяющей генеральское звание.
Теперь «Литературная газета» отправила заместителю генпрокурора уже аргументированное письмо с выписками из материалов прокурорской проверки, сообщая об успехах в редакционном расследовании. Однако Олег Васильевич Сорока был не тем чиновником, который стал бы ввязываться в конфликт с КГБ, да еще по такому делу. К тому же Генеральная прокуратура в тот момент, мягко говоря, имела чем заняться: в поле зрения общественности оказались следственные действия бригады Т.Х. Гдляна и Н.В. Иванова, преступления в горячих точках и т. д.
Да и работа с обращениями граждан велась тогда в Генеральной прокуратуре своеобразно. Довольно откровенно об этом пишет В.И. Илюхин, занимавший в 1986–1989 годах пост заместителя начальника Главного следственного управления Генпрокуратуры, которого вряд ли можно упрекнуть в предвзятом отношении к ведомству. О работе с письмами он пишет следующее:
…Их по существу никто глубоко не проверял. Могу утверждать, что при разрешении жалоб и заявлений граждан в следственной части допускались серьезные нарушения требований законов и приказов Генерального прокурора.
Во-первых, отсутствовал какой-либо их учет. По этим причинам и нам не удалось установить в полном объеме их поступление и прохождение.
Во-вторых, многие жалобы рассматривались формально, зачастую без проверки доводов заявителей и изучения материалов дела, поэтому нарушения не вскрывались и давались отписки.
Нам пришлось просмотреть ряд надзорных производств с жалобами. Как правило, в них отсутствовали справки, заключения прокуроров, свидетельствовавшие об изучении дел перед дачей ответа. Десятки жалоб приобщались к уголовным делам без проверки изложенных в них сведений. Встретились мы и с такими фактами, когда ответы заявителям давались на основании сообщений, полученных от следователей по телефону.
Нередко заявления граждан рассматривались теми следователями, чьи действия в них обжаловались. Поэтому не могло быть и речи об объективности и полноте проверок и принятии соответствующих мер.
Примерно так это и происходило. Прошел месяц, потом другой, потом третий… Наступил новый, 1988 год. Ответа не было. Вообще такая реакция была объяснима и без подоплеки дела: ведь по данным, которые были озвучены на Съезде народных депутатов СССР 8 июня 1989 года, в 1988 году Прокуратура СССР рассмотрела 110 тысяч (сто десять тысяч) жалоб, писем и ходатайств граждан. Можно ли было при таком количестве обращений надеяться на объективное и всестороннее исследование дела Азадовского?..
Из редакции время от времени звонили в Генеральную прокуратуру, там отвечали: «Ждите». Но журналисты так и не дождались ответа. Между тем 26 февраля 1988 года Президиум Верховного Совета СССР назначает нового первого заместителя генерального прокурора СССР – им становится бывший министр юстиции РСФСР А.Я. Сухарев. Что делает Щекочихин? Сразу же, в марте 1988-го, из редакции отправляется еще одно письмо (уже на имя нового первого заместителя генпрокурора), в котором газета сетует на то, что Генеральная прокуратура в лице О.В. Сороки пять месяцев хранила молчание, и «Литературная газета» надеется, что Александр Яковлевич в своей работе на столь важном посту будет более внимателен к обращениям граждан, как того требует курс страны на демократизацию и гласность.
Одновременно «Литературная газета» пересылает А.Я. Сухареву копию письма Азадовского от 10 марта 1988 года. Это письмо, написанное по просьбе Щекочихина, и было формальным основанием для повторного обращения «Литературной газеты». Заканчивалось оно словами:
Ответа из Прокуратуры СССР, куда были направлены все названные выше бумаги, я не имею до сих пор. Тем временем в г. Ленинграде меня по-прежнему не оставляют в покое: сотрудники милиции систематически вызывают меня и мою жену, ведут со мной провокационные разговоры. Их действия я не раз обжаловал в законном порядке, что видно из прилагаемых документов.
Хочу обратить Ваше внимание на следующее обстоятельство: Инспекция по кадрам ГУВД Леноблгорисполкомов, разобравшись в деле по существу, признала обжалуемые мной вызовы необоснованными. Однако Ленгорпрокуратура – инстанция, казалось бы, призванная надзирать за действиями ленинградских органов – постоянно отделывается в отношении меня отписками.
Прошу «Литературную газету» довести это мое письмо до сведения сотрудников Прокуратуры СССР, непосредственно занятых проверкой по моему заявлению и письму группы писателей.
Неверно думать, что Щекочихин возлагал какие-то особые надежды на Сухарева. Правильнее будет сказать, что он попытался сыграть на кадровой перестановке в Генеральной прокуратуре. Ведь он не мог слишком рассчитывать на Сухарева, отношение которого к либеральной части интеллигенции было известно давно.
