1917
Ариадна
Во дворце Афинском, скорбно мрачен,Спит Фессей и видит вещий сон:В теми вод белеет Накс; прозраченВоздух ночи; в звездах небосклон.
В страхе, встретя вкруг песок прибрежий,Чуть привстав, царевна смотрит вниз;А над ней, прекрасен, светел – свежийХмель меж кудрей – юный Дионис.
Буйным сонмом попирая зелень,Тигров холя, тирсы лентой свив,Фавны, нимфы, люди виноделенЖдут царя назад, в тени олив.
Он же, страстью вдруг обезоружен,Раб восторга, к деве клонит лик...Вот схватил ее венец жемчужин.«Ты – небес достойна!» – слышен всклик.
В небо вскинут, вспыхнул, – семизвездье —Там венец. Бог с девой слит. ПолнаНочь их славой, – Горькое возмездьеПьет Фессей во сне, и молит сна!
12/25 февраля 1918
Мировой кинематограф
В годину бед, когда народной вереРок слишком много ставит испытаний, —В безмерном зале мировых преданийПроходят призраки былых империй,Как ряд картин на световом экране.
По Нилу мчится барка Сына Солнца;До неба всходят башни Вавилона;Перс возвещает землям волю с трона, —Но дерзко рушат рати МакедонцаПрестол Царя Царей и Фараона.
Выходят римляне, сурово-строги.Под стук мечей куется их держава,И кесарских орлов не меркнет слава.Бегут в пустынях римские дороги,Народы рабствуют в оковах права.
Пирует Рим, льет вина, множит яства...Вдруг варвары, как буря, злы и дики,Спадают с гор, крушат всё в яром крике,И, вновь пленен мечтой миродержавства,Свой трон в руинах высит Карл Великий.
Потом, самумом пролетают в миреАрабы, славя свой Коран; монголыНесметным сонмом топчут высь и долы...Над царством царства вырастают шире...Сверкает Бонапарта меч тяжелый...
Но, жив и волен, из глухих крушенийВыходит строй народов – грозно длинный:Армяне, эллины, германцы, финны,Славяне, персы, италийцы, – тени,Восставшие, чтоб спеть свой гимн старинный!
О, сколько царств, сжимавших мир! ПриродаГлядит с улыбкой на державства эти:Нет, не цари – ее родные дети!Пусть гибнут троны, только б дух народа,Как феникс, ожил на костре столетий!
14 марта 1918
Это все – кошмар!
Кошмар
Есть в мире демон, с женственным лицом,С когтями львицы, с телом сухопарым;Садится к спящим он, согнут кольцом,На грудь, и мы – зовем его Кошмаром.
Он давит нас, и вот, в тяжелом сне,Черед видений сумрачных проходит;Дыханье стеснено, чело в огне,И судорога тщетно пальцы сводит.
Нам грезится ужасных ликов ряд:Смеются дьяволы над всем заветным,Терзают близких, алтари сквернятИ стонам вторят хохотом ответным.
Нельзя бороться и бежать нет сил:Оковы на ногах и руки в путах,Повсюду вскрыты пропасти могил...Блестят из мглы орудья пыток лютых...
И вдруг мы вспомним: это все – кошмар!Рукой свободной призраков коснемся...Все сгинет вмиг, исчезнут страхи чар,И мы, дрожа от радости, – проснемся!
Затравленный зверь
Олень затравленный напрасно взор молящийОбводит вкруг, дыша прерывно, – смерть везде;Собаки рвутся вслед, сверкают ружья в чаще...И зверь, ища пути, бросается к воде.
Плывет, глотая пар, а сзади слышит глухоЛай, крики, зов рогов; пес беспощадный, вновьВрага догнав, ему вонзает зубы в ухо...Окрасив зыбь реки, струей стекает кровь.
А лес кругом стоит роскошен, как бывало;Меж камней и коряг, журча, бежит ручей;Круг солнечный, горя торжественно и ало,Сквозь изумруд ветвей кидает сноп лучей.
Слабея, смотрит зверь вверх, в небеса, откудаЛилось тепло, и дождь, и свежесть вешних бура;Защита с высоты не явится ли? ЧудоНе совершится ль? – Нет! Пуста, нема лазурь.
И стону слабому уже не вторит эхо...Сквозь радугу слезы так странны берега...Но всюду – взвизг собак, гром криков, гулы смеха,И, кроя все, поют охотничьи рога!
16 февраля 1918
Библиотеки
Власть, времени сильней, затаенаВ рядах страниц, на полках библиотек:Пылая факелом во мгле, онаПорой язвит, как ядовитый дротик.
В былых столетьях чей-то ум зажегСверканье, – и оно доныне светит!Иль жилы тетивы напрячь возмог, —И в ту же цель стрела поныне метит!
Мы дышим светом отжитых веков,Вскрывающих пред нами даль дороги,Повсюду отблеск вдохновенных слов, —То солнце дня, то месяц сребророгий!
Но нам дороже золотой колчан,Певучих стрел, завещанный в страницах,Оружие для всех времен и стран,На всех путях, на всех земных границах.
Во мгле, куда суд жизни не достиг,Где тени лжи извилисты и зыбки, —Там дротик мстительный бессмертных книг,Веками изощрен, бьет без ошибки.
1917
Наутро после шабаша
Чу! под окошком звенят колокольчики,Белые, синие, разных оправ;Листья ольхи завиваются в кольчики,Запахи веют с обрызганных трав;
Солнце ко мне проникает приветливоДлинным лучом, между ставень, сквозь щель;Где-то гудит, осторожно и сметливо,К сладким цветам подлетающий шмель;
Все так знакомо... И песня не новаяСладко ласкает: «Ты дома, дитя!»То напевает мне печь изразцовая,Вторят ей стены, смеясь и шутя.
В теле – истома. Я дома! Давно ли яДерзко плясала, раздета, в кругу!...В душу нисходит опять меланхолия.Нет! жизнью мирной я жить не могу!
1919
Из наблюдений
Меж лун искусственных – луна,Вися на небе, в перспективе,Вздымается, робка, бледнаИ с каждым мигом боязливей.
Внизу, как буйственный бурун,Прибой людей и экипажей,И наглое блистанье лун,Вдоль улиц выставленных стражей;
Таксованных прелестниц смех,Сухое грассованье франтов,Боа неимоверных мехИ перебои шляп и бантов;
В гостиницах белеет рядОконный, – комнаты, где двоеПародию любви творят,Пороча таинство ночное...
А там, вверху, несмелых звездЧуть-чуть зубчатый свет – белеет;Туман, как туника невест,Кой-где разорванная, веет.
И та ж безмолвная луна,Свидетельница жертв Ашере,Висит, глядя, робка, бледна,На буйства в оскверненном сквере!
Октябрь 1917
Перед электрической лампой
Злобный змей, зигзагом длиннымРаздевавший темень туч,Чтоб, гремя, в лесу пустынномИль на склоне горных круч,
Ветви, поднятые дубом,Серным пламенем Зажечь,И, ликуя, дымным клубом —Смертным саваном – облечь!Змей, сносивший с неба, древле,
Прометеев дар земле!Что таишь ты, стыд ли, гнев ли,Ныне замкнутый в стекле, —
Сгибы проволоки тонкойРаскалять покорно там,Подчинись руке ребенка,Осужден – в угоду нам.
И, струя лучи из шара,Ветром зыблем над толпой,Скрывшей ленту тротуара,Пестрой, шумной и тупой, —
Чем ты занят? Иль, в причудеСмутной грезы, веришь ты,Что вокруг – вес те же люди,Те же гулы суеты;
Что, как прежде было, сытыМясом мамонта, тебяСлавят пляской троглодиты,Дико космы теребя?
В злобных лицах, в ярых взорахТы узнать бы ныне могТе же сонмы, для которыхТы в былом сверкал, как бог.
Иль века виденье стерли,И теперь, могуч и слаб,Мыслишь ты: «Не на позор лиЗдесь я выставлен, как раб?»
И, без сил, влеком на углиДлинным проводом, зигзагВ небе помнишь ты, – нам друг ли,Иль, горящий местью, враг?
1918
Маленькие дети
Детская площадка
В ярком летнем свете,В сквере, в цветнике,Маленькие детиВозятся в песке:
Гречники готовят,Катят колесо,Неумело ловятПалочкой серсо;
Говорят, смеются,Плачут невпопад, —В хоровод сплетутся,Выстроятся в ряд;
Все, во всем – беспечны,И, в пылу игры,Все – добросердечны...Ах! лишь до поры!
Сколько лет им, спросим.Редкий даст ответ:Тем – лет пять, тем – восемь,Старше в круге нет.
Но, как знать, быть может,Здесь, в кругу детей, —Тот, кто потревожитМглу грядущих дней, —
Будущий воитель,Будущий мудрец,Прав благовеститель,Тайновед сердец;
Иль преступник некий,Имя чье потомБудет жить вовеки,Облито стыдом...
Скрыты в шуме кругаОба, может быть,И сейчас друг другаПогнались ловить;
И, смеясь затеям,Вот несется вскачьС будущим злодеемБудущий палач!
Маленькие дети!В этот летний часВся судьба столетийЗиждется на вас!
Июль 1918
