на день-другой позже, и проводил время с барышнями. Если всё-таки выдавался свободный вечер – как, если помните, накануне той самой озвучки про птиц, двадцать девятого ноября – шёл выпивать с приятелями, да с кем угодно: мол, «имею я право расслабиться раз в полгода?»
Сколько же времени я потерял.
Если подумать, я почти не знаком с моим сыном. А он удивительный человек. Благородный.
Даже не знаю, в кого. Не в меня. Может, в дедушку? В смысле, в моего дедушку, в Алексея Ивановича, в его прадеда. Или в кого-нибудь из Маринкиных? Или в кого-то по линии моей мамы, алтайской?
Я вам написал (ещё давно), что он не жаловался, потому что стеснялся. А сейчас думаю: нет, он старался нас, своих родителей собственных, не напугать, не обременить, – как старший заботится о тех, кто слабее.
Сколько часов, сколько дней мы могли бы провести вместе. Он сознательный человек, мы обо всём могли бы поговорить…
Хотя даже сейчас я не знаю, как говорить о том, что, может быть, его ждёт. Надо ли говорить об этом вообще. Посоветуйте. Вы должны понимать в этих вопросах.
* * *
В последнее время у меня чувство, что «Дом Орловых» уже практически сдулся. Или, по крайней мере, моё пребывание здесь подходит к концу. Завтра бал, Ольга встретится с «Шахом», я выпью очередную порцию «эликсира», и мне, как в вашем Евангелии, скажут «встань и ходи». А я не хочу вставать. И ходить не хочу. Мне нужно ещё посидеть и подумать, желательно в одиночестве и в тишине.
Смотрю на проклятую колбу с ненавистью. Дуняша всё норовит убрать её, а я каждый раз ставлю ближе к краю стола.
Скажите, а шоураннеры с вами советуются про моё душевное состояние? Должны советоваться. Если нет – вы ведь можете как-то выйти на них? Попросите, чтобы мне дали ещё немного времени. Скажите, что я травмирован психологически, что я сорвусь, что-нибудь в этом роде. Вы всё знаете обо мне. Может, не всё, но больше, чем я сам знаю.
Если вы можете что-нибудь посоветовать – посоветуйте.
Только не это: «пригласить Бога в свои обстоятельства», – я ничего этого не понимаю, не знаю, как «пригласить». Пригласите вы сами, если умеете. Я разрешаю. Хуже точно не будет.
Всё, мне говорят, что пора молиться и спать, завтра важный день, бал.
А вы, кстати, можете помолиться? Не так, как я, а как-нибудь по-другому? За Сей Сеича, за меня, за Марину, за нас за всех.
♦
Пишу сразу же после бала, по горячим следам.
Во-первых, я разбил эликсир!
Ольга ушла. Но совсем не так, как я думал.
Но больше всего меня поразило, что ушёл Ферапонт!
Вообще, подозреваю, что наш «Дом Орловых» закроют.
Совершенно невероя [предложение не дописано]
Нет, по горячим следам не выходит: кондуктор велит немедленно лечь в постель. Без молитв.
Допишу завтра.
Третья часть
1
259-я, что называется, выстрелила. Вот только пока не знаю куда. Не исключено, что мне в ногу.
Эта серия, первая в новом сезоне, уже собрала больше просмотров, чем любая из предыдущих: больше, чем «Завещание старого графа», больше, чем «Тронная речь», даже больше, чем новогодняя серия. 259-ю посмотрел один мой знакомый, который лет пять не включал Первую кнопку, и другой мой знакомый, который давным-давно выкинул телевизор. Ирония в том, что даже через все свои VPN’ы они не увидели ничего, что подтвердило бы слухи.
Единственное, что отличает 259-ю от большинства предыдущих (и хотя бы в этом смысле я рад, что она стала «мемной»), – яркая и насыщенная картинка вечернего бала.
* * *
Чертог сиял. Осунувшиеся массовщики сияли тоже: всё лето они просидели каждый в своей норе, даже ток-шоу снимались без зрителей, – а тут мы вызвали больше ста человек, всем оформили пропуска для проезда: многие в первый раз за много недель выбрались на свежий воздух… Вот кто совсем не сиял, так это пожарные Телецентра: мы зажгли в павильоне четыреста с лишним живых свечей. Пир во время чумы.
Мне искренне жаль, что зрители не увидели то событие, ради которого, собственно, всё и было затеяно, – встречу прекрасного принца с принцессой, воссоединение Шаха и Оленьки. Во всех концах бальной залы, в обеих гостиных, в ломберной и диванной только и разговоров было, что про Тегеран и Тебриз, про триста наложниц и про сдачу Шуши. Я выписал одного очень известного в прошлом актёра – между прочим, народного артиста СССР – ради единственной фразы, моей любимой: «Им клянутся, на него зовут, как на стерлядь»[20]. Никому из резидентов я эту реплику не доверил: маменька вставила бы отсебятину, для Ольги было бы неорганично по роли, А. вообще зажевал бы…
В этот вечер, как никогда прежде, обозначился странный эффект: постоянные резиденты «Дома Орловых» выделялись на общем массовочном фоне. В них появилась некая отвлечённость, прозрачность, словно сквозь них стали просвечивать аристократические персонажи 1800-х (точнее, 1830-х) годов.
Я читал, что у космонавтов, которые долго пробыли на орбите, истончается кожа, ступни становятся нежные, как у младенца: вернувшись на Землю, космонавт какое-то время не может ходить, даже не может стоять, ему больно…
Резиденты (все, кроме А.) могли возвращаться с «орбиты» каждую ночь. Но, похоже, часы, дни, недели и месяцы, проведённые в девятнадцатом веке, копились, как пресловутая радиация. И постаревшая маменька, и похудевшая Ольга, и даже величественный Ферапонт, – все они даже двигались чуть иначе, чем персонажи массовки: медленнее, плавнее, как будто запаздывая на пару кадров.
Между тем разговоры журчали, танцоры кружились, раскочегаривался оркестр, – и на девятой минуте эфира в залу вошёл Шах-Даши. Все ахнули (я ручаюсь, что непритворно). Шах – вернее, его наряд – представлял собой настоящий шедевр прикладного искусства. Наш художник считал, что любые, самые смелые колористические решения можно найти в живой природе. В данном случае, как он мне объяснил, была позаимствована расцветка фазана Chrysolophus pictus: золотой тюрбан, пёстрая чёрно-оранжевая рубаха вроде туники, длинный алый халат, подпоясанный кушаком небесного цвета, а поверх халата на бицепсах и на груди крест-накрест нитки крупного жемчуга. (Жемчуг, естественно, был искусственный, от той же самой конторы. И залог с меня снова взяли гигантский…)
Словом, Шах был шикарен.
– Ну, здравствуйте, воин великий, – приветствовал его А., с неприязнью глядя на это фазанье великолепие. – Наслышаны о ваших подвигах. Как прикажете вас теперь величать: графом или шахин…
Он не успел договорить
