Андреа. Очень может быть. Денег у нее куры не клюют. Ей ничего не стоит прихватить с собой какую-нибудь безделушку, чтобы поддеть тебя на крючок.
Томас. Думаешь, она подарит мне радиоприемник?
Андреа. Нет, на такое она не решится.
Томас. А мама говорит, подарит.
Андреа. Чепуха! (Внезапно вскакивает. Она склонна к истерическим выпадам, как и ее мать.) Никогда здесь не будет приемника, подаренного этой дрянью, я вышвырну его в окно, Томас!
Томас. Но ты же сама мечтала о нем еще неделю назад.
Андреа. Только не от нее.
Томас. Ну так я куплю его тебе, Андреа, послезавтра, вот только менеер Албан возьмет меня на службу. Такой квадратный, как мы видели у Схюттерса, или нет, еще больше, чтобы с трудом прошел в нашу дверь, и непременно восемнадцатиламповый.
Андреа. Да!
Томас. Что скажет кузина Хилда, когда узнает, что ты даже не пожелала встать и поздороваться с ней?
Андреа. А мне-то что?
Томас. Может, передать ей, что ты заболела?
Андреа. О боже, не вздумай говорить! Она тут же примчится ко мне с пузырьками и микстурами, да еще и фрукты притащит! Знаю я ее. Она ведь в медсестры готовилась, да тетя Мириам не позволила.
Томас. Я могу сказать, что у тебя заразная болезнь, очень опасная. Стоит ей переступить порог твоей комнаты, и она тут же подхватит заразу. Вся покроется красными пятнами, а если ты кашлянешь ей в лицо, она упадет замертво.
Андреа. Нет, Томас. (Смеется.) Она немедленно поднимет на ноги всех докторов мамочки да еще вызовет «скорую».
Томас. А вот и «скорая». (Завывает, подражая сирене «скорой помощи», и носится по комнате.)
Андреа. Они положат меня на носилки и потащат в больницу, не спрашивая.
Томас. Значит, она к тебе хорошо относится, если прибежит с фруктами и вызовет докторов?
Андреа. Может быть. Но я-то к ней плохо отношусь.
Томас. За что ты ее не любишь? Ты сердишься на нее?
Андреа (отворачивается). Нет.
Томас. Сегодня мне приснился менеер Албан. Он принимал меня в огромном зале величиной с целую фабрику, совершенно пустом. Усадил меня в глубокое кожаное кресло поближе к себе. «Так вот ты какой, Томас», — произнес он так тихо и сердечно, совсем как отец, Андреа…
Андреа. Только не твой отец.
Томас. Ну да, он намного старше и добрый. А я отвечаю: «Да, менеер Албан, это я, Томас, новый шофер, к вашим услугам». «Ну что ж, поехали, — говорит он, — посмотрим тебя в деле». «Отлично», — говорю я. Мы выходим, он садится на переднее сиденье рядом со мной. Мы едем по дороге, покрытой гравием, через лес, выезжаем из Антверпена, несемся через луга и поля, представляешь, Андреа, а за нами мчатся коровы, и только хвосты в воздухе мелькают.
Андреа. Ну и как, менеер Албан остался доволен?
Томас. Я… я… не знаю.
Андреа. Он тоже видел этих коров?
Томас. Ага, он испугался, правда испугался. Положил мне руку на колено, а на поворотах так просто вцеплялся в меня. Ой, Андреа, думаешь, ему не понравилось? Он недоволен, что я вел машину на такой скорости? Ведь он же совсем старый, верно?
Андреа. Не старый он, а просто неживой, ему уже сто два года.
Т о м а с. Папа говорит, что ему не больше девяноста.
Андреа. Откуда папе знать…
Томас. Интересно, в таком возрасте люди еще могут разговаривать? А вдруг он глухонемой? Послезавтра мне придется везти его, и, если я разгонюсь километров на сто тридцать, он же перетрусит до смерти, а сказать ничего не сможет, представляешь, Андреа, он отчаянно машет руками, точно ветряная мельница крыльями, а я сочту, что он это от восторга, разгонюсь еще сильней.
Андреа. Останавливайся сразу, как только увидишь, что он делает тебе знаки.
Томас. Не может он быть глухонемым, как бы он тогда играл на пианино?
Андреа. Зачем ему теперь играть? Он председатель Общества пианистов.
Томас. Знаю. Вот как оно называется, Андреа: Общество композиторов, исполнителей и любителей фортепианной музыки. А вдруг он скажет: «Я сам уже глубокий старик, мне и шофер нужен старый»? Тогда я надеваю папин костюм, приклеиваю седую бороду и начинаю хромать на одну ногу. (Бредет по комнате, заваливаясь набок, потом, весь трясясь, изображает, как проносится в машине мимо Андреа. Оба смеются.) А вдруг я ему не понравлюсь?
Андреа. Какой же ты глупый, Томас. Разумеется, он возьмет тебя, ты самый замечательный, самый искусный шофер, какого только можно найти. Как следует вымойся завтра, и послезавтра тоже. Старайся быть очень любезным, но говори только тогда, когда к тебе обращаются. Улыбайся. Впрочем, нет, не надо улыбаться, будь серьезным.
Томас (строит кислую мину). Вот так?
Андреа. Пусть он увидит, что перед ним серьезный человек, а не тот непоседа Томас, которого знаю я и который готов целыми днями дурака валять, а вот за рулем нервничает.
Томас. Да, это уж точно я, Андреа.
Андреа смеется.
Томас. Знаешь, а еще мне снилась сегодня кузина Хилда.
Андреа. И что же?
Томас. Мы шли с ней по Фелдстраат, держась за руки. Я в форменной шоферской куртке, такой синей, с серебряными пуговицами, а за поясом пистолет. Держусь очень прямо, и на нас все оглядываются, она же хороша, ужас как хороша. Платье на ней, ведь она так богата, Андреа… так вот платье на ней все сплошь из тысячефранковых купюр. И как ты думаешь, кто встретился нам возле Хлебного рынка? Ты.
Андреа. Ну и что же?
Томас. Ты сердилась, кричала, и глаза у тебя стали похожи на две черные бусинки. Ты так злилась, так злилась. И вдруг ткнула сигаретой ей в живот, платье вспыхнуло, купюры, из которых оно было сшито, сгорели, она побежала по улице в одних трусиках, а народ покатывался со смеху.
Томас громко хохочет. Андреа тоже нехотя смеется. Мать кричит из гостиной: «Томас, поторапливайся, Андреа, не задерживай его».
Андреа. Подойди сюда. (Приглаживает ему волосы, поправляет галстук и шлепает по спине.)
Томас входит в гостиную, где вновь зажигается свет. Андреа в своей комнате снова ложится на постель и продолжает курить.
Томас. Как я выгляжу?
Отец. Отлично, мой мальчик, отлично.
Мать. Разве Андреа не подстригла тебя? Ну конечно, нет. Ей хочется, чтобы ты растрепой ходил. А еще лучше, чтобы ты был одноглазым калекой без рук и без ног…
Томас. Да я и не просил ее подстричь, она была занята.
Мать. Занята, ха-ха, она занята… Нет, ты просил ее. Сегодня утром я сама слышала, как она ответила: «И не подумаю, и без того ты слишком хорош для этой гусыни». Вот так, нашу славную кузину Хилду она называла гусыней. Только не говори, что это неправда. Поди сюда, я подстригу тебя.
Томас. Нет, нет. Не хочу!
Отец. Мама, ты же знаешь, что только одна Андреа может сладить с ним.
Мать. И ты туда же, и ты заодно с ними, Паттини. Бог свидетель, я ничего не успеваю, целыми днями хожу по пятам за этой парочкой и смотрю в оба, боюсь, как бы они не откололи что-нибудь, а ты в это время лежишь на диване, уставившись в потолок, или прячешься от всех, боишься выйти на улицу и взглянуть добрым людям в лицо. А если и открываешь рот, то лишь для того, чтобы перечить мне. Ах, до чего же я одинока в этом доме, все заботы на мне, а стоило мне что-то придумать, чтобы вам же обеспечить приличную жизнь, как вы тут же суете палки в колеса.
Томас (отцу). Послезавтра я буду знать, примут меня на работу, папа, или нет.
Мать (в бешенстве). Этого я не допущу, ты не станешь работать шофером! Я не позволю какому-то невеже, пусть даже девяностолетнему, к тому же председателю Общества композиторов, подзывать свистком моего сына, словно какую-то собачонку, которая мчится к хозяину по первому знаку. Не хватало еще, чтобы мой сын, словно дрессированная обезьяна, распахивал перед ним дверцу машины.
Томас. Мама!
Мать. Нет!
Отец. Твоя мать права, мальчик. Выбрось ты это из головы. Не для тебя эта работа. К тому же мы приготовили тебе кое-что получше, я уверен, тебе это тоже придется по вкусу.
Томас. Но я не хочу ничего другого, папа, я хочу стать шофером. Хочу сидеть за баранкой в форме, хочу гнать машину куда захочу и когда захочу. Иной раз мне кажется, папа, что я просто рожден для этой работы.
Мать. А я была рождена, чтобы выйти замуж за барона. И что же?
Отец (впервые раздражается). Может, лучше помолчишь?
Мать (испуганно). Да, да. (Тихо.) Прости меня. (Томасу.) Ты рожден, Томас, и этому тебя учили в школе, чтобы делать то, что тебе велят родители.
Отец. А ты помнишь, чему тебя учили в школе?
Томас. Папа, если я завтра буду проезжать мимо нашего дома, хочешь, я попрошу у менеера Албана разрешения зайти и взять тебя с нами на прогулку? Он ведь наверняка не откажет, я думаю, ему даже приятно будет поболтать с тобой, пока мы будем мчаться по дороге, покрытой гравием, мимо Антверпена, мимо лесов…
