class="p1">— Ступай, открой трубу, — приказал Карпей супруге, забирая в охапку ворох книг.
Журналы закладывал Карпей Иваныч в печку как полешки, стоймя.
Набил полную печь и чиркнул уже спичкой.
— Ах ты, ведь обожди же, — закричала тетка Матрена и торопливо стала выкидывать книги. Потом запустила руку в печку по самое плечо и одну за другой вытащила полдюжины бутылок с самогоном.
— Вон сколько, — злобно проворчал Карпей, — а жалко было одной рюмочки. Рюмочки было жалко ради контузии.
— Сроду контуженный до хмельного, — буркнула тетка Матрена.
— В чем дело? — подошел на брань Хлызов.
Карпей Иванович выпрямился по-военному.
— Да в самогонке дело, — начал он будто оправдываться.
— В какой это самогонке? — допрашивал Хлызов. — Ты что — пьян, что ль?
— Пьян, пьян, — заторопился Карпей, — выпил трошки… после бани…
— Очистить печи от самогона, — приказал Хлызов. — А ты, тетка, побольше захватывай. Видишь, супруг контуженый, а как поспевает.
— А мы, товарищ, сызмальства росли в работе, — прихвастнул Карпей Иванович.
Хлызов распорядился так: Карпею Ивановичу подтаскивать из шкафов книги и бумаги, а тетке Матрене размешивать в печке кочергой.
— Бабе и тут поблажка, — недовольно сказал Карпей Иванович, загребая в охапку толстые волостные книги.
Потом приловчился Карпей: не на руках стал подтаскивать журналы к печам, а прямо подкидывал с места.
— Эдак ловчей, — приговаривал он.
А тетка Матрена с кочергой бегала от печки к печке.
Все шкафы дочиста опорожнили отесовцы. Потом приступили к денежному ящику. Из печки как раз хорошо на него падал неровный свет. Денежный ящик был окован железом, и концы толстых обручей уходили в подполье.
Сначала попробовали штыками взломать ящик, потом пустили в ход кочергу. Ящик не поддавался.
— Пешню бы, — сказал Хлызов.
— А я принесу, — вытянулся Карпей Иванович.
Когда принес Карпей лом, орудовать им начал сам Хлызов.
С размаху поддавал он острым концом, стараясь попасть в линию меж крышкой и основанием. Пришлось немало и с ломом поканителиться, пока наконец крышка не отскочила.
— А ну подите сюда оба, — подозвал Хлызов Карпея и тетку Матрену. — Вытаскивай! — приказал он Карпею.
Карпей попятился назад, замотал головой.
— Ну тогда ты тащи, — повернулся Хлызов к тетке Матрене.
Тетка Матрена сунулась было к ящику, но Карпей оттолкнул ее.
— Нечего тут бабе соваться.
Он торопливо вытер о рубашку руки и сам полез в ящик. В три приема вытащил все деньги.
— Считай! — приказал Хлызов.
Денег сосчитал Карпей Иванович девять тысяч.
— Давай сюда! — сказал Хлызов и начал рассовывать деньги по карманам. — Акт мы потом составим… Народу объяви, что девять тысяч было денег. А новобранцам объяви, что метрики их сожжены. Так что они свободны.
Карпей Иванович потоптался неловко на месте, на супругу взглянул и ухмыльнулся.
— А метрики-то целы, — сказал он.
— Как целы? Где целы? — сразу забеспокоился Хлызов. — Разве еще есть шкаф?
— Стало быть, они, метрики эти, до переворота при волости находилися, — стал объяснять Карпей, — а как заступили белые, поп их унес к себе…
— Чего же ты, болван, сразу не говорил? — озлился Хлызов на Карпея.
— А вы и не спрашивали, — ответил Карпей.
— Ну ладно, — сказал Хлызов. — Все равно всю эту канцелярию надо было тоже к черту пожечь. Поп-то где живет? — спросил он.
— А тут близ церкви крестовик.
Отесовцы собрались уходить.
— Ну вот что, контуженый, — сказал Карпею Хлызов. — Остатки эти пропустите через печь в трубу. А насчет метрик спасибо, что сказал. Мы там на месте у попа проверим…
Отесовцы попрощались с Карпеем и супругой его за руку и ушли.
Глава X
До самой ночи не удалось Лене по-настоящему потолковать с Алешкой. То канителились с баней, потом вместе с хозяевами ужинали. Лена еще по пути от площади предупредила Алешку, чтобы он придерживал язык при хозяевах. Особо насчет отца. Тут только смекнул Алешка, что промашку дал на площади в разговоре с ребятами.
После ужина Морозовы все улеглись спать.
Лена устроила постель Алешке на полу, хоть в комнате, кроме Лениной, стояла еще кровать.
— Эта хозяйская, — сказала Лена, — не для спанья…
У старожилов заведено так: стоит в горенке кровать, до потолка на ней подушки. На этой кровати хозяева спят раза два только в году — на пасху да на рождество. А в остальное время стоит постель в горенке просто для красы.
Сразу как улегся Алешка, потянуло его ко сну. Здорово намаялся он за дорогу на Трофимовой телеге.
— Мама-то хоть знает, что ты поехал сюда? — спросила Лена.
— А как же, — сказал Алешка. — Я ведь ей записку на столе оставил, под блюдцем. Что-де, так и так, еду к Лене — разыскивать тятьку…
Загасив лампу, Лена тоже улеглась на свою кровать.
С устали у Алешки стало неметь все тело. Сладко зевнул он. И кажется ему, будто лежит он на Трофимовой телеге, а Трофим сидит подле, свесив с телеги ноги.
— А что же он, Антропов, точно знает про папу? — спросила Лена.
Алешка враз согнал дрему.
— Если бы точно он знал, так я бы добился у него адреса тятьки. — Алешка повернулся лицом к Лене. — Он только говорил, что тятька жив-здоров и орудует с партизанами.
Лена вздохнула, замолчала. И Алешка примолк. Сон у него уже прошел. Вспомнил Алешка отца и задумался.
Здорово гордился Алешка отцом. Гордились им и железнодорожники в городе. До революции отец работал в депо. Когда утверждалась Советская власть в городе, рабочие депо целыми партиями ходили в Дом революции слушать своего депутата-оратора, Михаила Бударина.
Белогвардейский переворот произошел совсем неожиданно для Алешки. Отец как ушел в Дом революции накануне переворота, так и не вернулся больше домой.
На другой же день после переворота утром пришли на квартиру офицеры. С офицерами пришел и начальник станции.
— Чтобы духу вашего здесь не было! — кричал он на Лену и на мать.
Во всех газетах расписывали белогвардейцы про отца. Писали о «позорном бегстве совдепской пятерки», об «увозе ими награбленного имущества».
Вспомнил Алешка теперь и про бедствия семьи после переворота. Ни хлеба, ни денег не было. Пыталась Лена тогда поступить на службу в городе, по везде спрашивали:
— А тот Бударин, «губернатор советский», не приходится родней вам?
Алешке и то скорее удалось найти работу — стал он газетчиком. Хоть и противно было бегать по городу и во все горло орать про успехи белой гвардии, но надо же было кормить семью…
Один раз прибежал Алешка прямо из типографии домой.
— Тятьку расстреляли, — выпалил он, еле отдышиваясь, — вот читайте.
Лена уткнулась в газету. Крупными буквами сообщалось в газете об аресте «пятерки» и расстреле ее «при попытке к
