В волости проживал он как блюститель чистоты и порядка — сторожем служил. Правда, чистоту и порядок в волости соблюдала тетка Матрена, супруга его, но славу должности нес Карпей Иванович сам.
— Замешкались что-то наши начальники, — сказала тетка Матрена, как только вошел в волость Карпей Иванович.
Раздувала она сапогом самовар у печки. При этом самовар пыхтел, и во все дырки его снизу вылетали искры.
Карпей Иванович с солдатской аккуратностью повесил картуз на гвоздь.
— К полночи подойдут, и ладно, — сказал он. — Пешком-то оно не шибко разгонишься. Не то что на гоньбовых.
Тетка Матрена кинула сапог в сторону, круто обернулась к мужу:
— Пошто же это пешком?
— Отесовцы их встретили, — с особой строгостью ответил Карпей Иванович. — Мавринов сказывал. Он тоже из городу…
Карпей Иванович толком рассказал супруге, как отесовцы, встретив старшину и писаря, ссадили их с ходка и приказали переть пешком.
— За провинку ли как? — спросила тетка Матрена.
— Нечего, говорят, ездить вам на крестьянской шее.
Тетка Матрена точно поперхнулась.
— Жиру-то сбавят малость, — фыркнула она в кулак.
— Да, старшине-то с пузом… не ахти как разогнаться, — ухмыльнулся в бороду и Карпей.
Очень доволен он был, что начальство не прибыло. Суббота сегодня, баня, — больше жару достанется. Любил Карпей кости попарить.
Контуженным прибыл Карпей с германской. По болям в суставах стал предсказывать погоду. Видать, на банном пару размякали кости, потому Карпей уважал баню.
И парился он в бане до одури. Одной рукой то и дело поплескивал на кирпичи, а другой хлестал себя веником. При этом охал, кряхтел и в разгаре приговаривал: «Ай батюшки, ай матушки!»
В иной раз лишнего переплескивал на кирпичи и, не выдерживая жару, падал с полка на пол. Очухается на полу и опять заберется на полок.
Сегодня парился Карпей не торопясь, с аккуратом. Парился он, мылся и вспоминал свое начальство: «Вот бы в каждую субботу их отесовцы встречали!»
Вернулся из бани Карпей Иванович, когда тетка Матрена уже зажгла в волости лампу.
— Ишь, рак какой, — сказала она, глянув на мужа.
— Пару хоть на базар выноси, — охая, проговорил Карпей Иванович.
— Березовыми топила, — похвасталась супруга.
Тут же в волости, в большой прихожей комнате, были две каталажки. Одна — светлая, с окном, другая — темная.
В темной почивал всегда Карпей: в темной мухи не надоедали по утрам.
— Кому каземат, — говаривал он про каталажку, — а мне почивальня первый сорт.
Прошел и теперь Карпей в свою почивальню, растянулся на лежанке и заохал, как больной.
— Рюмочку бы, — жалобно взмолился он.
— Дуй вон чай, — строго сказала тетка Матрена и ушла в баню.
Карпей Иванович сразу перестал охать и, вскочив с лежанки, пошел шарить по волости. В привычке было у супруги до праздников хмельное запрятывать куда подальше.
Обыск начал Карпей Иванович с «присутствия» старшины.
В потемках искал он на ощупь. Запускал руку в щель между стеной и шкафами и долго шарил.
— Постоянно вот канитель, — злился на супругу, вылавливая пятерней паутину.
Между «присутствием» и прихожей была канцелярская комната. Карпей и тут обшарил все углы-закоулки.
Потом сунулся в печку. Долго копался в золе и наконец вытащил целую сорокоушку.
— Ага, клюнуло, — обрадовался он. — Ай да Карпей!
Рюмку и закуску найти было пустяки. Карпей разложился с угощеньем в своей почивальне, в тесной каталажке, и только приступил было к делу, — с улицы послышался стук в дверь.
— Будь ты неладно, — озлился Карпей. — Кого это нелегкая несет еще?
Карпей осторожно поставил сорокоушку под лежанку и пошел открывать дверь.
— Кого встречать? — крикнул он.
— Открывай давай, — послышался строгий голос старшины за дверью.
Карпей Иванович торопливо откинул крючок, полегоньку толкнул дверь.
— Не надо бы вас пускать-то, — шутейно сказал он, — раз к бане не поспели.
Умел Карпей почтительно шутить с начальством.
— Милости просим, — ловко посторонился он.
Старшина и писарь перешагнули порог, кинули свою поклажку на лавку.
Карпей виновато приговаривал:
— Ах, обида-то какая! Ведь березовыми баню-то вытопили… Видно, непутевый ямщик попался?
Начальство молчало. Понял Карпей: не до бани начальству.
«Видно, хорошо напарились и так», — ухмыльнулся он в уме.
Писарь вытащил из дорожного мешка желтый портфель и зашагал в присутствие.
— Давай туда огонь, — буркнул старшина Карпею и пошел сам за писарем.
Карпей Иванович сорвал со стены лампу и, держа ее обеими руками, понес за начальством. Здорово отдавало от начальства по́том. Старшина чуть прихрамывал.
«Ишь, с непривычки-то как оно пешком», — потешался Карпей.
Пока старшина и писарь усаживались за присутственный стол, Карпей все держал лампу в руках.
— Как тут, Иваныч, ничего не слыхать в селе? — спросил наконец старшина.
— Насчет чего это? — в ответ спросил Карпей.
— Может, что нового? — спросил и писарь. — Ну, скажем там… — Он скоса посмотрел на старшину. — Скажем, может, что-нибудь слышал?
— А ничего не знаю, — как ни в чем не бывало отвечал Карпей.
Карпей сразу смекнул, к чему разговор ведут старшина и писарь: интересуются они — знают в селе об их встрече с отесовцами или Маврин Трофим придержал язык.
— Тут насчет мобилизации слухи, — сказал потом Карпей.
Писарь из портфеля вытащил четвертушку исписанной бумаги, положил на стол.
— Не всякому слуху верь, — сказал он Карпею. — Насчет призыва — покрыто сие мраком неизвестности.
— Ну, Иваныч, ступай, — сказал старшина, — надобен будешь — позовем.
Неловко было уходить Карпею из присутствия. Сам знал он обиход: если бы не расспросы начальства, ушел бы когда надо. А теперь будто выгоняют его вон.
Вышел Карпей за дверь и, как ни тянуло его в каталажку к хмельному, прошлепал для виду в прихожую и вернулся на цыпочках обратно. Притаив дыхание, приложился ухом к двери присутствия.
Старшина и писарь говорили тихо, еле слышно.
— Ни черта он не знает, — говорил писарь.
— Либо хитрит, — буркнул старшина.
Карпей Иванович с цыпочек опустился ступнями на пол. Дух перевел и опять приложился ухом к двери.
Из обрывков речей начальства Карпей Иванович понял: о мобилизации разговор идет.
Сначала старшина и писарь говорили тихо, а потом круто заспорили.
— Нельзя вожжи спускать, — разгоряченно говорил старшина, — отесовцы не есть законная власть… по сути — разбойники…
— А я разве говорю что? — как бы защищался писарь. — Только к тому я — обождать бы пока…
— Мешкать не приходится…
Тут начальство перешло на шепот. Как ни навастривал Карпей уши, ничего нельзя было разобрать.
— Арестовать надо их! — закричал вдруг старшина. — Они ждут не дождутся отесовцев.
Стал говорить вслух и писарь:
— Если Бастрыкова Елисея, то надо и Соловьева-кузнеца.
— Надо-то надо, только не взбунтовались бы все фронтовики. Вот бы усмирители подоспели…
Карпей Иванович ясно представил в уме, как старшина тычет пальцем в стол, трясет
