Черноморскому флоту как к другу и защитнику, не говоря уже о том, что там служили тысячи греческих моряков в течение трех столетий. Кстати, главнокомандующий Черноморским флотом в 1985–1991 годах тоже был грек – адмирал М. Хронопуло. Наверно, при такой истории отношений между Россией и Грецией всем будет понятно, что, когда Крым вернулся в Россию, я был рад, несмотря на все политические сложности.
Капитан Зиновьев был гениальным специалистом по морскому транспорту.
Его неоднократно приглашали на работу в Генеральный штаб, но он отказывался, желая оставаться поближе к морю. После распада Союза, когда пошла реорганизация России, у него были блестящие идеи по логистике, включая налаживание и контроль за транспортировкой природного газа, а также предложения по организации грузовых портов и терминалов.
Я сумел привлечь его к одному из направлений работы фирмы «ЭКО», в рамках которого под руководством уже упомянутого Р. Маклауда осуществлялись планирование и организация новых подходов к решению проблем морских перевозок. Зиновьев и Маклауд создали органичный тандем, где Маклауд занимался международными банками и финансами, а Зиновьев использовал доступ Маклауда к ресурсам, чтобы делать бизнес в России. Это сотрудничество, правда, далеко не пошло, потому что Маклауд, как я слышал, в конце концов все-таки вернулся в Шотландию.
С А. Зиновьевым я довольно тесно контактировал до моего отъезда в Грецию, пока мы пытались организовать несколько бизнес-проектов для моего греческого друга Периклиса Кацюласа и его международного холдинга «Орбитплан», уже упомянутого в предыдущей главе.
Я также уже писал еще об одном греческом судовладельце, очень заинтересованном во взаимоотношениях с русскими, – о греко-американце Георгиосе Ливаносе и его поддержке моей работы по укреплению греческого лобби в Америке. Упоминал я и о его намерении стать в начале 1980-х годов партнером СССР в развитии и эксплуатации торгового флота, и о революции, которую он совершил в греческом туристическом бизнесе. В этой связи надо еще раз подчеркнуть, что греческая мореходная индустрия во много раз превосходит объем бизнеса всей Греции. При этом она не подчиняется греческому правительству и имеет офисы на всех континентах, а греческие суда, плавающие под флагами разных стран, принимают все порты мира.
Когда Г. Ливанос внезапно скончался, это была огромная потеря для всех – и греков, и русских, и всей мировой мореходной индустрии. Его сын, унаследовавший дела отца, не был заинтересован в развитии его планов. Он занялся своим собственным бизнесом, и все остановилось. Не забуду, как грустно мне было, когда мы с капитаном И. Юдиным, директором еще не закрытого московского представительства Ливаноса, сидели в подвале офиса, пили греческую рецину и едва не плакали. Впоследствии Юдин сошелся с судовладельцем Потамианосом, организовывавшим морские круизы, и делал неплохой бизнес. Но это не шло ни в какое сравнение с планами Ливаноса. Можно сказать, что в морском бизнесе Ливанос был Наполеоном или Александром Македонским, но при этом – простым и скромным человеком. Сейчас этот офис снесли…
И снова я женился. На этот раз на Ирине Гайдуковой. По базовому образованию она была историк, училась в МГУ, после школы окончила балетную школу Большого театра, но балериной не стала. Поскольку Ирине всегда была интересна неформальная культура, она много занималась организацией неформальных кинопросмотров, концертов и «капустников» во Всесоюзном теплотехническом институте. В конце концов, Ирина стала менеджером музыкальной группы Покровского. На одном из концертов этой группы мы и познакомились.
Покровский восстановил русский фольклор в его практически первозданном виде, слегка обработанном музыкально. Участники его ансамбля ездили по русским деревням в разных регионах России и записывали песни со слов стариков. Покровский и его народный ансамбль были достаточно популярными. Их даже сняли в фильме «Аленький цветочек» по мотивам известной русской сказки. Я помог Покровскому с частью группы поехать на гастроли в Америку, где, женившись на прапраправнучке президента Адамса, он и остался. Музыканту-фольклористу нашли место музыковеда в одном из элитарных университетов Новой Англии.
Ирина осталась в Москве, и мы стали общаться, потом поженились, родили двух детей, сына Георгия и дочь Веру. Дети очень хорошие, но все-таки очередная моя попытка создать семейную жизнь окончилась для меня, к сожалению, неудачей. Возможно, я сам был во многом виноват, со своей зацикленностью на работе в ущерб семье, с огромным количеством случайных людей, которые постоянно забирали мое личное время, с привычкой быть в центре внимания как иностранец в России.
Что касается моих детей от этого брака, то у них все в порядке: сын Георгий, окончил Литературный институт им. Горького и работает в Москве. Еще подростком, он увлекся народными музыкальными инструментами, в особенности волынкой. С тех пор он преуспел настолько, что играл на Красной площади в составе сводного военного оркестра на фестивале «Спасская башня». Уезжая в Афины, я оставил ему несколько картин, укрепив его растущий интерес к современному искусству, и в частности к художникам-нонконформистам. Надеюсь, со временем из этого может вырасти интересная коллекция. Дочь Вера окончила РГГУ по специальности «культурология», в настоящее время завершает следующий уровень образования как психолог. Как и Антон, она сейчас живет в Греции.
В 1994 году мои друзья-антропологи Эндрю Уигет и Ольга Балалаева устраивали фотовыставку, посвященную их экспедиции в Западную Сибирь. По поводу открытия выставки был устроен небольшой вечер в конференц-зале в здании, где располагался московский офис одного из американских благотворительных фондов – Фонда Макартуров, поддерживавшего работу этих антропологов своими грантами. На этом вечере я познакомился с Татьяной Ждановой, возглавлявшей офис, и хотя я этого тогда еще не знал, я приобрел себе настоящего друга и опору на всю оставшуюся жизнь.
Татьяна великолепно говорила по-английски – первые три или четыре года нашего знакомства я считал, что она американка. Она отдавала очень много сил своей работе и часто ездила в командировки по России, в том числе в самые отдаленные уголки: фонд поддерживал широкий спектр разнообразных программ и проектов, связанных с развитием социальных наук, поддержкой научного сообщества и укреплением некоммерческого сектора.
Причем деятельность действительно была очень широкой – я помню, что слышал от Тани о содействии организациям и отдельным ученым, спасавшим журавлей где-то на Байкале, или изучавшим трудности инвалидов в Саратове, или решавшим проблемы мигрантов на Северном Кавказе, в общем работавшим по широкому спектру общественно важных вопросов. Более всего впечатлил меня вклад Фонда Макартуров в развитие исследовательской базы региональных университетов России. Насколько я понял, эту крупную по деньгам программу поддерживало также российское государство и продолжает это делать и по сей день после прекращения американского финансирования. И вообще, в любой области деятельности фонда вокруг него собирались лучшие люди российской науки и университетские преподаватели, а также представители наиболее известных неправительственных организаций.
Мы были
