всяком случае, нужно попытаться. Все живое стремится к чему-то. И хромой пес, что плетется впереди, и та парочка, что болтает на углу, и запыленные акации, и даже гудящий поезд, и продавец семечек, и тот энергично шагающий мужчина. Все жаждет прохлады, чтобы не погибнуть. От жажды пересохло во рту, и не видать конца страшной засухе.
— Завтра, Эльпида, я тебе покажу, и ты будешь ткать сама… Ты должна все освоить, стать хорошей ткачихой…
Глупо строить из себя крупного специалиста, ее, пожалуй, раздражают эти наставления. Но ни в коем случае нельзя переводить разговор на Евтихиса. Они пришли в Петралона, вот и ее дом.
— Пройдемся еще немного, ведь рано. Вон туда, к холму. Может, там чуть прохладней…
И они пошли к выжженному голому холму. Все окутали голубые сумерки. Камни до сих пор были горячие. Один за другим загорались редкие огни в соседних кварталах, нарастали далекие шорохи, путались тени.
Нужно снять непосильную тяжесть с плеч Эльпиды, и тогда она улыбнется. Она не жалуется на усталость и не собирается уходить. Эльпида смотрит вдаль, на чистое небо, иногда переводит взгляд на Фаниса, потом на камни.
Совсем стемнело, огоньки рассыпались по горизонту, на землю сошла тишина, и лицо девушки как будто просветлело.
— Тебе хорошо?
— Да, — ответила она. — Пойдем к тем деревьям, посмотрим, что с другой стороны.
Измини поняла, что ей нет смысла все время сидеть, как неусыпному стражу, на винтовой лестнице. Так впустую уходят дни; пожалуй, пролетят и годы. А она до сих пор не сдвинулась с мертвой точки и по-прежнему отстает от жизни; у нее замирает сердце при каждом скрипе ворот и звуке незнакомых шагов во дворе. «Я устала от страха, видно, мне все опостылело», — подумала она и решительно встала. Она прошлась по двору, бросила взгляд на террасу и опять села на лестницу у своей двери. Поздно вечером она поднялась осторожно на несколько ступенек, потом еще, а когда минула полночь, оказалась на террасе, но не постучала в дверь чулана. Много ночей провела она здесь, среди цветочных горшков. Неутомимо несла она эту вахту. И во время многолетнего отсутствия Ангелоса она бодрствовала, была всегда начеку, но что ей было тогда охранять? Теперь он здесь, и она сторожит его сон.
В условленное время она спустилась к себе на кухню, зажгла свет, и вскоре Ангелос бросил ей веревку. Измини отправила ему сверток, приготовленный заранее, и кувшин с водой. Ангелос написал ей: «Спасибо, спокойной ночи». Но Измини не смогла уснуть.
Утром, перед работой, она зашла к своему брату Стаматису и прямо сказала ему:
— Может быть, ты не забыл еще о моем существовании… Первый раз я обращаюсь к тебе за помощью. Одолжи мне три тысячи драхм.
Как и следовало ожидать, Стаматис довел до ее сведения, что он всего-навсего служащий — «какие сбережения могут быть в наши дни у начальника отделения?» — и что он содержит большую семью. Брат лишь пообещал «выкроить для нее тысячу драхм». Потом она навестила свою старшую сестру и дядю. «Я не нуждаюсь в советах, я прошу у тебя денег», — кричала она, когда и сестра и дядя принимались учить ее уму-разуму. Она заходила к знакомым, умоляла ссудить ее деньгами, не отставала, возмущалась. Кое-кто из друзей готов был дать ей в долг, но только в начале месяца, когда получит жалованье.
В конторе она обдумала свой план до мельчайших подробностей. «Это единственный выход», — твердо решила она и углубилась в заполнение карточек. «Прибыли, убытки. Дебет, кредит. Требования. Текущие счета предприятий. Личные счета…» По каким рубрикам можно разнести события своей жизни? За последние дни на службе обстановка опять усложнилась, но Измини не замечала нависшей над ней угрозы. Фабрика готовилась к новой забастовке; служащие были взбудоражены; Спирос и Клио твердили, что самое главное — это рост производства и процветание фирмы; ходили разные слухи, и каждый пытался разузнать что-нибудь. Все повторилось сначала: телеграммы, подозрительное поведение начальства, низко склоненные головы, перешептывание, цепенящий холод и капли пота на лбу — все настораживало и таило опасность. Но Измини ничуть не тревожилась. Если осуществится то, что она задумала, жизнь для нее и близких ей людей изменится к лучшему, пойдет совсем по-новому. А почему ее должна постичь неудача? Но надо довести дело до конца и только тогда посвятить в этот план Ангелоса.
В полдень она, как обычно, побежала купить каких-нибудь продуктов — теперь надо было заботиться также и о госпоже Иоанне — и выполнить очередные поручения Ангелоса: ему понадобилось несколько книг и бумага. В магазине она кстати поинтересовалась, сколько стоит чертежная доска. Вернувшись усталая домой, она поднялась до середины лестницы, но внезапно остановилась — ведь еще ничего не было готово — и спустилась во двор. К ней, словно невзначай, подошел Фанис и, многозначительно подмигнув, шепнул, что в мастерской сейчас находится Тодорос. В волнении она тотчас забыла о Фанисе и поспешила в цех. Толстяк беседовал с Евтихисом. Измини старалась на них не смотреть, но до нее долетел знакомый хриплый голос. Не задерживаясь, прошла она в комнату Вангелии, по-прежнему загроможденную вещами, но прибранную; нашлось даже место, куда можно было присесть. Вангелия, видно, свыклась с теснотой, она по-прежнему улыбалась, и глаза у нее опять блестели.
— Помнишь, Вангелия, ты мне говорила о своей тетке в Холаргосе? Съездим к ней вместе как-нибудь вечерком?
— Значит, ты его разыскала? Видишься с ним?
— Да, я тебе расскажу потом…
— Чего ты боишься? Надеюсь, теперь ты наконец успокоишься. Съездим в любой день, когда хочешь. Значит, все в порядке у… Я смотрю, ты все сидишь на лестнице, и думаю, опять ты расстроена.
— У него все в порядке… Поедем завтра вечером? — Вангелия кивнула в знак согласия, и Измини поцеловала ее. — Только не говори никому.
Когда она проходила через цех, Тодорос разговаривал у станка с Эльпидой. Увидев Измини, он сразу насупился.
— Это ты? Чего тебе здесь надо?
В дверях появилась разгневанная Вангелия:
— Евтихис, этот господин, кажется, собрался контролировать нас? Кто он такой?
— Ты прекрасно знаешь, кто я, — проворчал Тодорос.
— Успокойся, Тодорос, — вмешался Евтихис. — Эта девушка — наша соседка. Не держать же нам швейцара!
— Я как-никак имею некоторое отношение к мастерской, — накинулся Тодорос на Вангелию, — и должен знать, что здесь происходит.
— Ишь, куда хватил, — протянул, криво усмехнувшись, Евтихис.
— Я вас не трогала. Вы первый на меня набросились, — с трудом проговорила Измини. — Я пришла навестить свою подругу… Что общего у нас с вами? Я вас
