ему?» Андонис распространялся о новых прибрежных шоссе и о зависимости туризма от дорожного строительства. Он вел беседу непринужденно и пытался развить перед инженером кое-какие полезные идеи. Это тоже был товар, который мог выгодно сбыть с рук ловкий торговый агент.
— Систему капиталовложений, Орестис, пересмотрят, вершить дела будут частные лица. Вот неизбежное следствие нынешней политики. Эту проблему я рассматриваю на ряде примеров в моей статье; она будет опубликована на днях в одном экономическом журнале. Я принесу тебе, почитаешь… Ну, а раз ты открыл контору, так плати за то, чтобы тебе делали расчеты, охоться за подрядами, в общем налаживай работу…
Они миновали аэродром — было очень душно — и в мгновение ока покрыли расстояние до Вулиагмени[10]. Но и там они не остановились.
— Значит, мы друзья? Так ведь ты сказал?
— Конечно, — ответил Рапас.
Андонис был счастлив. Он любовался из окна на прибрежные виллы. Это был чуждый ему мир. Шоссе, море, горячий песок. Они проехали Варкизу[11]. Когда они оказались в пустынном месте, где справа от них возвышались лишь скалы, Рапас вдруг сбавил скорость и, с недоумением оглядевшись, затормозил.
— Куда мы едем?
В машине сразу воцарилась звенящая тишина, точно они оказались на дне моря.
— Куда мы едем? — повторил Рапас.
— Но ты сам должен знать… У тебя ведь какое-то дело.
— Ха-ха-ха!.. А ты, Андонис, молчишь. Мы чуть не оказались на мысе Сунион и не врезались прямо в море…
Он стал разворачиваться. Потом понесся назад как бешеный, не произнося ни слова, яростно сжимая руль, словно опять в погоне за кем-то.
— Я получил колоссальное удовольствие!.. Значит, тебе просто захотелось проветриться? — робко спросил Андонис.
— Мы опаздываем. В семь мне надо быть в Экали[12].
Андонис промолчал. Он даже не поинтересовался, зачем он был нужен инженеру, Посмотрев на часы, он сказал, что у него срочное дело в Каллитее[13],— пусть Рапас не думает, что его сопровождает какой-нибудь лентяй и бездельник.
Когда Андонис выходил из машины, инженер спросил его, прищурив глаза, словно пытаясь что-то припомнить:
— Ты мне не скажешь, откуда я тебя знаю?
— Я Андонис.
— Когда же мы познакомились?
— Да зимой, в этом году, когда…
— Заходи ко мне в контору… — сказал Рапас, с силой захлопывая дверцу, — его, видно, уже не интересовали объяснения Андониса.
Вслепую, точно летучие мыши, по улицам мечутся люди, их подгоняет страх: кто знает, сколько продлится это мгновение, ведь в жизни все преходяще. А золотая лира — это товар? Может быть, честность — преобразованная стоимость? Что ты думаешь об этом? Отвечай быстрей! Нет ничего более временного, чем постоянное, утратившее свой темп… В этих отсталых странах экономика всегда развивалась неравномерно, вечно она была накануне краха. «Я задолжал самому себе огромную сумму — жалованье, пропавшее за много лет». Люди, проложившие кривые улочки, наверно, боялись перспективы — ведь это был период господства мелких предприятий…
И опять фасад банка, какой-то важный господин, тротуар, залитый солнцем. Первые вечерние тени, благодатные тени ползут по мостовой. Жизнь надолго не останавливается, каждый день проходит в ожидании какой-нибудь перемены.
Окончился и сегодня трудовой день. Машины и люди работали недаром, было выдано нужное количество продукции, и усталость подкралась тихо и неизбежно, как вечер. Во дворе мастера и их подручные смыли с потных лиц прилипшие пушинки, оставили в прачечной рабочую одежду и неторопливо разошлись.
Эльпида направилась в Петралона, но на углу она услышала за собой чьи-то быстрые шаги — ее догонял Фанис.
— Ты домой?
— Да.
— Чего ты спешишь? Тебя же никто не ждет.
— Ты прав. Об этом я не подумала… Но разве спешить надо, только если тебя кто-нибудь ждет?
— Нет, но ты, наверно, устала. Ведь целый день в этой клетке.
Они прошли два квартала, не обменявшись больше ни словом. Эльпида не отрывала глаз от тротуара, будто, стоя у станка, следила неотступно, как бы не оборвалась основа. Всегда ее внимание было к чему-то приковано. Но разве на все стоит смотреть так сосредоточенно? От этого только спина ссутулится и глаза утратят зоркость… Ну, вот он и шагает рядом с Эльпидой! И добился этого без особого труда.
— Что ты делаешь дома по вечерам?
— Просто так сижу. Что мне еще делать?
Конечно, одинокой девушке, живущей в подвале, нелегко найти дома подходящее занятие, о чем тебе не мешало бы знать и не задавать глупых вопросов, на которые нечего ответить.
Несколько дней назад Фанис решил зайти к Эльпиде и объясниться начистоту. Он долго кружил около ее дома. И наконец понял, что трусит. Но и это открытие ему не помогло. Вместо того чтобы постучать в дверь, он, наклонившись, заглянул в покосившееся окошко — оно было на одном уровне с землей. Он увидел только угол стола, колченогий стул и ноги Эльпиды, мелькнувшие в глубине комнаты. Он ушел, а на другой день в мастерской не сводил с нее глаз, пытаясь понять, как живет эта девушка в подвале, если никто не осмеливается даже постучать к ней в дверь. Он толковал ей про шпульки и пряжу, словно то был не он, а другой человек, для которого она существует, только пока стоит рядом с ним у станка.
— Эльпида, хочешь, немного пройдемся?
— А мы что делаем? Отчего ж не пройтись?
Они миновали еще один квартал. Все поникло от жары и усталости. Женщины поливали улицы, чтобы осела пыль, пронзительно кричали, созывая детей; изнуренные поденщики возвращались домой, тяжело опустив натруженные руки; девушки бесшумно выскальзывали из дверей, отправляясь на свидания. Дни стали знойными, слова — отрывистыми, походка — неуверенной.
Ты трудишься с утра до ночи и ощущаешь, что твои руки приносят пользу. Дома строят вплотную друг к другу, потому что так они более устойчивы. Платье у Эльпиды старенькое-престаренькое, оно, как и его хозяйка, много лет прожило одиноко в сыром подвале, Жизнь, наверно, опостылела Эльпиде, и может быть, поэтому она подчас с трудом волочит ноги. Да разве только у Эльпиды горькая жизнь?
Фанис кусал губы, комок стоял у него в горле. Он старался идти в ногу с Эльпидой.
— Сколько лет мы видимся каждый день, а до сих пор не сдружились… Правда, странно?
— Нет, не очень. Ведь никто из вас…
— Что? Значит, ты бы не прочь?
— Ведь общая работа — это еще не дружба, — добавила Эльпида.
Он покосился на девушку: «Когда ты улыбаешься, то становишься очень красивой». Но такие слова не идут с языка, а надо бы сказать ей что-нибудь приятное. Во
