Торнтоном и договорился с ним не только об условиях мира, но и об условиях наступательного и оборонительного союза с Англией для беспощадной войны против Франции.
Воспользовавшись посредничеством Швеции, следовало договориться, наконец, и с ней, выбрав меж тесным союзом и открытой враждой, настолько настойчиво добивался Бернадотт ответа на свои предложения. Россия долго колебалась в отношении Стокгольма, однако неотложность рассеяла все сомнения, вследствие чего 5 апреля император Александр заключил со стокгольмским двором договор, уступавший ему предмет его пылких вожделений, то есть Норвегию. Этим союзным договором, которому назначалось оставаться тайным, оба государства гарантировали друг другу целостность их настоящих территорий, то есть Швеция гарантировала России обладание Финляндией, а Россия взамен обещала Швеции помочь завоевать Норвегию и сохранить ее. Ради достижения этих общих целей Швеция обязывалась собрать 30-тысячную армию, а Россия – предоставить ей свою, 20-тысячную; королевскому принцу поручалось командовать этими 50 тысячами солдат, захватить сначала Норвегию, а по завершении этой операции, которая считалась легкой, выдвинуться в какой-нибудь пункт Германии и напасть на французскую армию с тыла. Не было сказано, но подразумевалось, что этой грозной диверсии будут содействовать британские субсидии и войска. Что до Дании, столь проворно разграбляемой, ей намеревались любезно предложить какое-нибудь возмещение в Германии, которое не указывалось, но которое не преминула бы доставить будущая война. Устные договоренности обязывали Швецию поначалу объявить не о союзе с Россией, а о нейтралитете в отношении воюющих держав. Впоследствии от нейтралитета она перейдет к состоянию войны с Францией.
Наиважнейшим вопросом для Александра оставалось заключение мира с турками. Из-за упорства, с каким у турок требовали часть их территории, они прервали переговоры и возобновили военные действия. Достоверность скорой войны Франции с Россией была для них основным доводом: турки твердо решили не идти ни на какие уступки. Для России же ничего хуже продолжения войны с турками и быть не могло, ибо, помимо армии в 60 тысяч боеготовых солдат, она была вынуждена держать там и другую армию, в 40 тысяч, под началом генерала Тормасова, чтобы связывать Дунайскую армию с войсками на Двине и на Днепре. Крайне важно было получить возможность свободно располагать этими двумя армиями, ибо их выдвижение с Дуная на Вислу во фланг французам могло бы решить исход войны. Александр, вынужденный заниматься военными комбинациями, в конечном счете составил себе довольно верное о них представление и придерживался именно такого мнения.
При нем состоял человек, чьи либеральные взгляды, блестящий и живой ум очень нравились Александру и заставляли ожидать от него выдающихся услуг. Этим человеком был адмирал Чичагов, которого император и предназначил для выполнения важной миссии на Востоке. Вручив ему непосредственное командование Дунайской армией и возможное командование армией генерала Тормасова, в настоящее время находившейся на Волыни, Александр поручил Чичагову либо заключить с турками мир, либо разгромить их. Он разрешил адмиралу отказаться от некоторых требований, удовольствоваться, к примеру, Бессарабией с границей по Пруту, а не по Серету, и такой ценой договориться не только о мире, но и о союзе с турками. В случае невозможности договориться Чичагову предписывалось обрушиться на них и силой добиться того, чего не удалось добиться переговорами, захватить, возможно, и Константинополь, а затем, вместе с турками или без них, наброситься либо на Францию через Лайбах, либо на французскую армию через Лемберг и Варшаву. Смелое воображение и блестящая храбрость адмирала как нельзя лучше подходили к этим рискованным ролям.
В обстановке нарастающей тревоги, когда вследствие беспрестанно поступающих новостей приходилось отменять одни решения и ускоренно принимать другие, в Санкт-Петербурге вдруг появился служащий российской миссии Дивов, присланный из Парижа князем Куракиным, чтобы рассказать о недавнем весьма досадном инциденте. Чернышев, покидая Париж, неосторожно оставил в своих апартаментах письмо, самым серьезным образом компрометирующее одного из служащих военного министерства, того самого, который выдавал ему некоторые секреты Франции. Письмо, переданное полиции, разоблачило все происки Чернышева, посредством которых он подкупал служащих. Полиция арестовала одного из слуг российского посольства, и князю Куракину, тщетно ссылавшемуся на дипломатическую неприкосновенность, отказывали в его выдаче. Было начато уголовное расследование, и всё предвещало, что несколько человек поплатятся за преступную измену, которая не допускала ни извинений, ни снисходительности в отношении ее участников-французов.
Но гораздо важнее было то, что Дивов, доставивший документы по этому неприятному делу, видел войска Даву уже за Эльбингом. И не порученное ему досье, каким бы неприятным оно ни было, а факт, о котором он принес известие и которому стал очевидцем, вызвал в Санкт-Петербурге огромное волнение. И застарелые, и совсем недавние сторонники войны в один голос заявили, что Александру пора отправляться в штаб-квартиру; что он едва успеет туда прибыть к тому времени, когда французы перейдут через Неман; что он не должен больше оттягивать отъезд; что само его присутствие необходимо для предотвращения неосмотрительных действий, ибо русские генералы Литовской армии так воодушевлены, что вполне способны совершить какой-нибудь неосторожный демарш, который уничтожит последние шансы на мир, если таковые еще остались. И Александр решил без промедления отбыть в штаб-квартиру.
Утром 21 апреля он с семьей присутствовал на богослужении в Казанском соборе, а затем отбыл в армию, при стечении многочисленных толп, взволнованных собственными чувствами и теми, что можно было прочесть на лице государя. Под крики «Ура!» Александр взошел в карету и пустился в путь в сопровождении самых выдающихся деятелей правительства и двора. С императором ехали министр внутренних дел князь Кочубей, министр полиции Балашов, обер-гофмаршал Толстой, Нессельроде, генерал Фуль и граф Армфельт. Румянцев должен был присоединиться к императорскому кортежу несколькими днями позже, чтобы возглавить переговоры, если до них дойдет дело.
В самую минуту отъезда император получил весьма удовлетворительное известие. Австрия передавала ему, что не стоит беспокоиться из-за союзного договора, заключенного ею с Францией; что тридцать тысяч австрийцев, отправленные к границе Галиции, будут скорее обсервационным, нежели действующим корпусом; что России не стоит опасаться этих тридцати тысяч, если она не будет ничего предпринимать против Австрии. Александр, и не сомневавшийся в таком положении дел, поспешил направиться в Вильну, а Лористон остался в Санкт-Петербурге один и, окруженный почтительным молчанием, стал ждать, когда Париж вызволит его из ложного положения приказанием об отъезде.
Наполеон только и ждал момента, когда Александр покинет Санкт-Петербург. Лористон сообщил ему о приготовлениях Александра к отъезду еще прежде самого отъезда, и Наполеон тоже смог приготовиться. Следовало предписать последнее движение войскам и окончательно выдвинуть их на линию Вислы, где им назначалось провести весь месяц май. Даву был уже на Висле и даже продвинулся дальше, дойдя до Эльбинга. Наполеон приказал ему, не оставляя забот о
