но начало советско-финляндской войны и первые неудачи Красной Армии заставили многих, во-первых, предположить, что Советский Союз являлся слабым звеном в блоке тех сил, которые противостояли Франции и Великобритании, и, во-вторых, всерьез рассматривать перспективу превращения Москвы в младшего партнера Берлина. Некоторые видели в этом плюсы. «Та катастрофа, которую Россия переживает в Финляндии, – заявлял в январе 1940 г. сенатор Э. Миро, – является событием огромной важности. Отныне, вместо того, чтобы пытаться разделить Германию и Россию, мы должны, напротив, способствовать их максимальному сближению, так как слабый союзник – это огромная обуза, из-за которой в общем фронте образуется брешь»[1288]. «Я должен признать, – свидетельствовал Гамелен в 1947 г., – что тогда было принято считать, что России не суждено сыграть значительную роль в войне». При этом он ссылался на слова Наджиара, который в начале 1940 г. пересмотрел свое видение дальнейшей политики в отношении СССР. «Даже если Сталин этого захотел бы, он не смог бы выступить сейчас против Рейха, – писал посол, – ему нечего предложить нам, кроме своего бессилия. Нам необходимо воспользоваться слабостью России, а не ее силой» [1289].
Если до сих пор Париж скептически относился к перспективам экономического сотрудничества между СССР и Германией, то в начале 1940 г. в умах людей, определявших внешнюю политику Франции, стал вырисовываться образ единого военно-экономического блока на пространстве Центральной и Восточной Европы. М. Дежан тогда писал: «Хотя сама по себе Россия не является особо важным источником военной и экономической поддержки Германии, это положение дел могло бы полностью измениться, если бы [Россия – авт.] для победы над своими нынешними и будущими врагами была вынуждена принять немецкую организацию и руководство. В тот день, когда немецкие инженеры возьмут под свой контроль русские заводы… когда русские войска примут немецких офицеров, форма войны изменится»[1290].
Даладье в декабре 1939 г. на заседании Верховного военного совета союзников настаивал на активной помощи Финляндии. В донесении резидента ИНО НКВД от 31 декабря достаточно точно воспроизводились те аргументы, которые излагал глава французского правительства: «Даладье потребовал оказания немедленной конкретной и активной помощи Финляндии, сообщив об отправке туда 30 самолетов. Основываясь на заявлении Тиссена, сделанном в Швейцарии после бегства из Германии, подчеркнул исключительное значение шведской руды для Германии и угрозы захвата рудников Советским Союзом»[1291]. В январе 1940 г. в письме французским дипломатическим представителям за рубежом Даладье подчеркивал, что победа СССР в войне против Финляндии означала бы «переход всего Скандинавского полуострова в руки Германии и России»[1292]. В Финляндию направились значительные объемы вооружений. За весь период войны финны получили в виде иностранной помощи 376 боевых самолетов, 1130 артиллерийских орудий, более 6000 пулеметов, около 2 млн. снарядов. Доля Франции в этих поставках составила около 50 % по самолетам, 44 % по орудиям, 83 % по пулеметам [1293].
Генерал Вейган провожает французских девушек-добровольцев, отправляющихся в Финляндию, январь 1940 г.
Источник: Le Mirroir. 1940. 14 janvier.
Рост антисоветских настроений среди высшего военно-политического руководства Франции был не случаен. Вооруженная акция против СССР, «с одной стороны, позволила бы выиграть время; препятствуя снабжению немцев и ослабляя Россию, Франция внесла бы вклад в ведение давно запланированной экономической войны. Разворачивая операции на периферии, она могла рассчитывать на выигрыш во времени, необходимый для наращивания ее потенциала. С другой стороны, в политическом плане война в Финляндии давала премьеру возможность переиграть своих противников, которые обличали его пассивность. Она позволяла председателю правительства проявить свой критический настрой в отношении Советского Союза и встать на те же антисоветские рельсы, что и правая оппозиция»[1294]. Иными словами, открывалась перспектива выйти из того тупика, в котором оказалась французская стратегия, чем Даладье мог воспользоваться для сохранения власти.
В недрах штаб-квартиры верховного главнокомандования разрабатывались планы военной операции против Красной Армии. Генерал ВВС Ж. Бержере откровенно говорил об ее ключевой цели: «Именно ударив таким образом по Советскому Союзу, мы лишим гитлеровскую Германию необходимых ей ресурсов и в то же время отдалим войну от наших границ»[1295]. В начале января Гамелен по поручению Даладье распорядился сформировать экспедиционный корпус для действий в районе Петсамо на севере Скандинавского полуострова. При поддержке флота французские силы должны были провести десантную операцию и выбить оттуда советские войска, после чего использовать захваченный плацдарм для создания угрозы Мурманску[1296]. Одновременно обсуждалась возможность развертывания боевых действий на юге, целью которых должны были стать советские нефтяные промыслы в Закавказье: «Операция “против русской нефти“, – доказывали высокопоставленные французские военачальники, – в случае ее успеха позволит решить три стратегически важные задачи: она приведет к ослаблению нацистской Германии, которая лишится нефтяных поставок из СССР; нанесет “тяжелый, если не решающий удар по советской военной и экономической организации”; вовлечет страны, предоставившие свои территории англо-французской авиации (Турцию, Иран, Сирию и Ирак), в войну против Советского Союза»[1297].
Леже и подполковник П. Виллелюм, офицер связи между верховным главнокомандованием и МИД Франции, предлагали задействовать бомбардировочную авиацию в Закавказье и ввести объединенный союзный флот в Черное море для блокады побережья СССР и обстрела Батуми. К подготовке операции подключился и Вейган, которому как командующему французскими войсками на Ближнем Востоке выпадала возможность сыграть ведущую роль в намечавшейся операции. 19 января Даладье поручил Гамелену и Дарлану подготовить соответствующие планы, предполагавшие и участие турецких войск. ИНО НКВД еще в декабре сообщал в Москву о намерениях французского правительства: «Один из офицеров второго бюро французского Генштаба рассказал о возможности десантной операции союзников против Баку. Мобилизованный профессор бактериолог Рише, отправляясь в Сирию, заявил, что весной возможно начало военных действий против СССР на Ближнем Востоке».[1298]
Гамелен относился к проектам удара по СССР неоднозначно. Он не мог не реализовывать решения, принятые политическим руководством, но, по собственному признанию, делал это «без энтузиазма» [1299]. Главнокомандующий по-прежнему выступал против любого отвлечения сил с западного фронта, где, по его мнению, должна была решиться судьба войны. Несмотря на все указания на тот ущерб, который понесет Германия в случае прекращения снабжения ее сырьем со стороны Советского Союза, стратегическая сторона вопроса, вероятно, являлась второстепенной по сравнению с политической. Агрессия против СССР в ситуации продолжавшегося конфликта с Германией никак не способствовала улучшению положения союзников. Не случайно Бержере, один из вдохновителей антисоветской интервенции в 19391940 гг., в своих построениях доходил до явного абсурда, предполагая, что союзные войска, наступавшие из Петсамо и из Закавказья, могли бы соединиться в районе Москвы. П. Стелин, офицер ВВС, которому генерал озвучил свои соображения, «несмотря на разницу в возрасте и в звании», не мог не выразить ему свое «изумление»[1300].
Как справедливо отметил
