в стране и в армии. В своем меморандуме 26 января 1940 г. де Голль писал: «По правде говоря, некоторые солдаты уже не уверены в том, что, находясь в армии, они делают полезное дело. Многие задаются вопросом, перевешивает ли их пребывание в войсках по своему значению те неудобства, которые создаются их отсутствием дома. Все мучаются от скуки»[1250].
На этом фоне в конце осени – начале зимы 1939 г. начали проявляться очевидные признаки морального разложения в войсках. Обострились отношения военных с местным населением. Жители Эльзаса, Лотарингии, Пикардии страдали от постоев, особого режима перемещения, роста цен на продукты питания. Учащались случаи мародерства. Сартр в дневнике так описывает состояние одного из домов, оставленного жителями и пережившего вторжение французских солдат: «Разбитые зеркала шкафов, разломанная мебель, разворованное белье – то, что не могли взять с собой, разорвали. Разбитая черепица на крышах, разграбленное столовое серебро. В погребах выпили, сколько могли, а когда уже больше не могли, ушли, оставив открытыми краны на бочках. Погреб залит вином… Недавно в эту и соседние деревни вернулись эвакуированные, у них было разрешение на сутки, чтобы забрать белье. Когда они вышли из своих домов, многие из них плакали от отчаяния; там уже ничего не было»[1251]. Особую агрессию солдаты проявляли в отношении населения Эльзаса, культурно близкого немцам.
Массовым явлением в войсках стало пьянство. По оценкам командования, половина призывников сентября 1939 г. ежедневно потребляла, в среднем, ¾ литра вина [1252]. Ограничения на потребление спиртного в прифронтовой полосе пытались ввести с началом мобилизации, но на нелегальную торговлю фактически закрывали глаза. Что касается местного населения, то оно открыло для себя целый рынок сбыта продукции домашнего виноделия и самогоноварения по завышенным ценам. В марте 1940 г. Рейно запретил продажу спиртного военным по вторникам, четвергам и субботам, что не мешало солдатам делать запасы и устраивать застолья. Гамелен лишь 9 апреля 1940 г. отреагировал на проблему, грозившую внутренним разложением вверенных ему войск, предложив ограничить продажу алкоголя[1253]. Однако вплоть до мая 1940 г. никаких решительных мер для борьбы с пьянством принято не было.
Другим проявлением того же недуга стало распространение в войсках неуставных отношений. Сартр описывает в дневнике случай, свидетелем которого ему довелось стать: «В Пор-д’Ателье, когда уезжали, один пьяный отпускник начал бузить. К нему подходит лейтенант, совсем молоденький: “Встаньте в строй вместе с другими”. А тот: “Скажи на милость, когда я был там, меня никто не ставил в строй”. Они стали препираться, и лейтенант, чувствуя, что проигрывает: “Подчинитесь, не то я вызову караул и отберу у вас увольнительную”. Все отпускники собираются в кучу вокруг своего товарища и кричат лейтенанту: “Пусть придет твой караул, мы их быстро на рельсы уложим”. После чего лейтенант убирается, не сказав ни слова»[1254]. 5 декабря штаб Гамелена в Венсенне доводил до сведения командующих крупными войсковыми соединениями: «Отпускники, прибывающие в Париж или перемещающиеся по столице, часто выделяются своим неопрятным внешним видом, не отдают честь и устраивают скандалы в общественных местах. Военные власти Парижа сообщают, что впредь любой отпускник, замеченный в подобный нарушениях, будет немедленно отправлен в свою часть после применения в отношении него всех предусмотренных дисциплинарных санкций»[1255].
«Алкоголь, карты, передачи германского радио на французском языке, “предназначавшиеся солдатам на линии Мажино”, тоска крестьян по дому, разочарования отпускников, разрушали мораль [армии – авт.]» [1256], – свидетельствовал Рейно, чей зять служил на фронте в звании офицера. Командование пыталось восстановить дисциплину в войсках. Очевидным вариантом решения проблемы была активизация боевой подготовки и проведение полевых учений, однако эта возможность осталась практически неиспользованной. 55-я пехотная дивизия, которой в мае 1940 г. предстояло принять удар германского танкового клина в районе Седана, за восемь месяцев нахождения на фронте посвятила боевой подготовке лишь две недели. В армиях не хватало ни боеприпасов, ни техники, ни подготовленных учебных полигонов[1257]. С первых недель войны солдат стали массово привлекать к строительству укреплений. Их силами рылись километры траншей и противотанковых рвов, сооружались надолбы, которые должны были дополнительно усилить оборонительные позиции французской армии. Кроме того, армия помогала в выполнении хозяйственных работ в прифронтовой полосе. 14 февраля префект департамента Арденны сообщал Даладье, что командование войск, располагавшихся в регионе, выделило в помощь местным фермерам 1400 солдат и 1600 лошадей[1258]. Разъяснительные беседы в расположении частей имели лишь ограниченный эффект, и командование сделало акцент на организации культурного досуга для военных. С гастролями на фронт выезжали самые известные французские артисты того времени: М. Шевалье, Фернандель, Мистенгет, Д. Даррьё. В ноябре 1939 г. был создан полевой театр. В войсках появилось более 1000 солдатских клубов[1259].
Между фронтом и тылом шел активный процесс обмена информацией. Идея создать у страны впечатление того, что войны нет, оказалась благим пожеланием. Уже в октябре командование начало отправлять вчерашних призывников в отпуск. В годы Первой мировой войны «пуалю» смог воспользоваться такой возможностью лишь во второй половине 1915 г.[1260] В 1939 г. командование посчитало непозволительным для себя столь долго держать солдат на фронте. Во внутренние районы страны хлынул поток людей, уже успевших испытать разочарование от «странной войны». Главным объектом солдатского гнева были комиссованные специалисты. «Отпускники, которые возвращаются из Парижа, что есть силы честят “этих юнцов, отсиживающихся по заводам”» [1261], – отмечал в дневнике Сартр. Улицы французских городов стали сценами для эпизодов неуставных отношений и бытовых правонарушений.
Отпускники не могли не видеть заметное ухудшение условий жизни гражданского населения. С первых недель войны во Франции начали расти потребительские цены. С сентября 1939 г. по конец мая 1940 г. в розничном исчислении они выросли на 17,6 %, а в оптовом – более чем на треть. К зиме 1940 г. ощутимо подорожали важнейшие товары повседневного спроса: мясо – на 25 %, сыр – на 40 %, яйца – более чем вдвое (с 7 до 18 франков за дюжину). В северной части страны цена на вино выросла втрое. Кофе практически исчез с прилавков. Табак подорожал на 20 %, одежда из текстиля и кожаные изделия – на треть. Лишь цены на хлеб и соль, контролируемые правительством, остались на прежнем уровне. Перед магазинами появлялись очереди. С приходом суровой зимы обострилась топливная проблема. Дрова подорожали на 50 %, уголь можно было купить лишь в Париже[1262].
Недовольство вызывала и финансовая политика правительства. Рейно считал, что принятое в 1914 г. решение финансировать войну путем эмиссии являлось ошибкой и пытался любой ценой избежать галопирующей инфляции. Излишек денег, вброшенный в экономику через оборонные заказы, должен был выводиться посредством государственных военных займов и увеличения
