и подумал:
Врачей искать негде.
В городе не было глубоководного канала, поэтому на расстоянии двух миль
пришел приказ свернуть паруса и бросить якорь. Вокруг грот-мачты горстка
мужчин в клеенчатых куртках недовольно взревела. Торговцы виски и медью, отчаянно пытавшиеся купить как можно больше товара для перепродажи на западе.
Еще до того, как якорь коснулся дна, они столпились вокруг мистера Фиффенгурта.
Когда могут быть спущены на воду лодки? Насколько сильным будет шторм?
Сколько человек он мог выделить для гребли? Как долго они пробудут здесь?
— Отойдите, джентльмены! — прорычал он. — Мы должны спасти жизнь, если сможем.
Герцила вынес почетный караул Исика. Дождь хлестал его по лицу, и Таша, плача, держала его холодную руку: он уже выглядел мертвым. Впервые
Фиффенгурт подумал, что ему может понравиться один из подростков
благородного происхождения. Большинство из них были привередами, которые
причитали, если им казалось, что суп не посолен или куртки не почищены. Один
день работы смолбоем и жратва из камбуза научили бы их ценить удачу. Но леди
Таша была другого сорта. Да, она плакала, но беззвучно, и не жаловалась.
Квартирмейстер склонил голову набок, чтобы лучше ее видеть.
— Вы должны быть храброй, леди, — сказал он. — Для мистера Герцила будет
сделано все возможное.
— Так и будет, — сказал Сандор Отт.
Шлюпку спустили на воду, Отт и Фиффенгурт сели бок о бок на носу, и люди
погребли к берегу. Таша внезапно почувствовала, что никогда больше не увидит
Герцила, и, не желая, чтобы ее последним воспоминанием о нем было это бледное, 197
-
198-
мертвенное лицо, она отвернулась. Если бы она этого не сделала, то могла бы
заметить, что один из членов почетного караула не греб правой рукой, а только
двигал ею — скованно, даже болезненно, — одновременно с веслом.
Торговцы толпились, толкаясь, чтобы первыми сесть во вторую лодку. Один
из них хихикнул рядом с ней:
— Никто не будет есть раков в Утурфе́ сегодня вечером — никто! Я скупил их
всех. Я могу продать их в Рукмасте в четыре раза дороже, чем заплатил этим
нищим. Некоторые не хотели продавать, но герцог Утурфе́ убедил их — рыбацкие
хижины, знаете ли, легко воспламеняются, а герцог запросил за свои услуги всего
десять процентов.
— Очень разумно, — сказал другой.
— Очень! О, когда же этот дурак позволит нам высадиться на берег? Говорю
вам, я купил их всех.
Испытывая отвращение, Таша отвернулась — и чуть не столкнулась с Пазелом
Паткендлом.
Двое огромных солдат тащили его на корму. В руках у него был мокрый
сверток, а одет он был в старую куртку с красной заплаткой на локте. Ни шляпы, ни
обуви. Его каштановые волосы слиплись от дождя.
Он устало улыбнулся:
— Ты получила свое ожерелье обратно.
Солдаты, казалось, были готовы надеть на него наручники за фамильярный
тон, но один взгляд на Ташу изменил их мнение.
— Я пыталась заставить Прахбу оставить тебя, — сказала она. — Он просто не
хотел слушать.
Пазел пожал плечами:
— Я тоже не слушал, верно? Где Нипс, ты знаешь?
Таша кивнула:
— Он работает с насосами. Шесть часов — наказание от Свеллоуза. За драку, мне кажется.
— Скажи ему, чтобы прекратил драться, — сказал Пазел, качая головой. Затем
он посмотрел на нее и переключился на опалтик: — Не забывай, что сказал
Рамачни. На борту злой маг, и скоро появится кто-то еще — кто-то еще хуже. Будь
осторожна, Таша. И постарайся запомнить меня, хорошо?
Таша едва смогла призвать свой школьный опалтик. Что со мной не так?
подумала она, моргая.
— Да, кое-кто похуже, — пробормотала она.
— Я извиняюсь за все за это, Таша, — сказал он.
— Извиняться, ты? — Она покачала головой, злясь на свой неуклюжий язык.
— Почему ты так чувствовать? У меня нет никаких идей.
Дрожащий и промокший насквозь, Пазел рассмеялся:
— У тебя их слишком много.
Солдаты подтолкнули его вперед. Торговцы и моряки сгрудились во второй
198
-
199-
лодке, но одна скамья все еще была пуста.
— Я должен тебе кое-что сказать, — сказал Пазел. — Подойди ближе.
Я должна тебе кое-что сказать, передразнила Таша. Но она не могла сказать
это на опалтике, и, когда он посмотрел ей в глаза, обнаружила, что вообще не
может этого сказать.
— Держите этого человека! Я хочу его видеть!
Голос принадлежал Ускинсу. Он вышел из рулевой рубки — светлые волосы
приглажены дождем — и направился к лодкам. Таша проследила за его взглядом и
увидела у поручней другого заключенного: неряшливого, голодного на вид
мужчину из третьего класса. Его лицо было желтоватым и покрытым синяками, а
руки были скованы за спиной.
— Не тот человек! Не тот человек! — крикнул он, когда Ускинс приблизился.
Первый помощник поднял руку, призывая к тишине,
