И хотя формально в прокуратуре Ленинграда не существовало такой должности, как ее указал Азадовский, прокурор И.В. Катукова, руководившая в те годы Отделом по надзору за следствием в органах госбезопасности (в 1989 году он будет переименован в Отдел по надзору за исполнением законов о государственной безопасности), приняла, как ни удивительно, меры по его заявлению.
Прокурор Инесса Васильевна Катукова получила публичную известность после событий начала семидесятых годов. В 1970-м она помогала прокурору Ленинграда С.Е. Соловьеву, который был назначен государственным обвинителем в нашумевшем «самолетном деле», в 1971 году уже сама представляла в Ленгорсуде обвинение на «околосамолетном» деле (по обвинению группы граждан, получивших отказ на выезд в Израиль, в создании в Ленинграде сионистской антисоветской организации), в 1975-м представляла государственное обвинение на процессе Владимира Марамзина. Ее перу принадлежит ряд пособий по борьбе с идеологическими диверсиями.
Однако именно тот факт, что сама И.В. Катукова, долгие годы руководившая надзором за следствием в УКГБ ЛО и хорошо известная в этом качестве «всему Ленинграду», вхожая во все без исключения кабинеты Большого дома, отправила председателю Куйбышевского суда Р.К. Клишиной предписание, оказался явной неожиданностью.
Вот что «предписала» Инесса Васильевна Раисе Корнеевне:
…Направляю вам для рассмотрения по существу заявление гр. Азадовского К.М. [от 14 июля 1988] о принятии мер к вызову в Народный суд и допросе в качестве свидетелей сотрудников Управления КГБ СССР по Ленинградской области.
Неизвестно, что двигало прокурором Катуковой: уверенность ли в том, что даже попытка вызова сотрудников КГБ в суд не принесет результатов, или же какие-то иные обстоятельства, связанные с процессом демократизации общества (те же самые, что позволили заместителю Генерального прокурора СССР опротестовать приговор по делу Азадовского), – в любом случае видно, что новые веяния, еще не затронувшие деятельность районных судов, уже витали на городском уровне.
1 августа 1988 года, получив, видимо, от председателя суда соответствующее указание, народный судья Н.А. Цветков направляет начальнику УКГБ по Ленинградской области генерал-майору В.М. Прилукову письмо, формулируя свою просьбу в довольно ультимативной форме:
В связи с рассмотрением уголовного дела № 1–460 по обвинению Азадовского К.М. прошу срочно сообщить:
С какой целью сотрудники УКГБ Архипов и Шлемин находились в квартире Азадовского 19.12.80 г. и где они находятся в настоящее время? Прошу обеспечить их явку в суд в качестве свидетелей на 11.08.88 г. к 11.00.
Ответ не заставил себя долго ждать, и заседание 11 августа началось с того, что судья Цветков огласил письмо, полученное им 8 августа из отдела кадров Большого дома:
Сотрудники Управления КГБ СССР по Ленинградской области Архипов В.И. и Шлемин В.В. 19.12.80 г. находились в квартире Азадовского во время производства у него сотрудниками ГУВД Леноблгорисполкомов обыска по уголовному делу.
О производстве обыска на квартире Азадовского в Управление КГБ сообщил начальник 15 отделения УУР ГУВД т. Бадаев Ю.М. и просил на основании имеющегося у него заявления направить сотрудников для оценки материалов, относящихся к компетенции органов КГБ, в случае их обнаружения в ходе обыска.
В настоящее время тт. Архипов В.И. и Шлемин В.В. находятся в очередных отпусках вне пределов Ленинграда, в связи с чем обеспечить их явку в суд в качестве свидетелей 11.08.88 не представляется возможным.
Далее судья зачитал ответ из управления кадров ГУВД относительно милиционера Быстрова, толкнувшего Азадовского в ходе обыска и внесенного по его требованию в протокол:
На ваш запрос сообщаем, что по данным управления кадров ГУВД Ленгорисполкома Быстров Виктор Иванович на 19 декабря 1980 года не служил и в настоящее время не служит.
На этой интригующей ноте был объявлен перерыв до следующего утра.
Заседание 12 августа 1988 года
В этот день суд задавал свидетелям последние вопросы, причем Арцибушев повторил – после допроса Хлюпина – свой основной тезис:
Я согласен с мнением Хлюпина, что наркотик обнаружен в нехарактерном месте, наркоман не станет хранить его там, где он обнаружен. Из этого можно сделать вывод, что у него есть враги, или кто-то из знакомых там был, которые подложили ему наркотик.
Затем начались судебные прения, то есть речи участников процесса – прокурора, адвоката, обвиняемого. Прокурор выступил кратко, но его выступление ошеломило зал: он ходатайствовал о направлении уголовного дела на дополнительное расследование. До последнего момента оставалась надежда, что прокурор попросит оправдать Азадовского – ведь доказательства его вины были явно несостоятельны. Но он не сделал этого. Более того, он повторил свой тезис о том, что раз следствием все-таки доказано, что в тот момент Лепилина жила в квартире Азадовского, а она осуждена по той же статье и свою вину признала, то необходимо, в частности, проверить, не принадлежал ли и этот наркотик Лепилиной…
Выступление адвоката Смирновой было ярким и наверняка запомнилось всем, кто сидел в тот день в зале. Оно было продолжительным, и мы не будем воспроизводить его целиком, потому как жанр судебных речей – отдельная область литературы, а многочисленные нарушения и подтасовка доказательств в деле Азадовского нам уже известны. Однако приведем фрагмент, по которому можно видеть и оценить энергичную и бескомпромиссную манеру этого адвоката:
Уважаемые товарищи судьи! Каков бы ни был стаж работы судебного работника, сколько бы ему дел ни приходилось за свою жизнь рассматривать, каждое дело индивидуально по своим особенностям, и, перефразируя слова великого русского писателя, можно сказать, что каждый обвиняемый и подсудимый несчастны по-своему. Именно поэтому, основываясь на особенностях настоящего, данного дела, я позволю себе категорически возразить против того ходатайства, которое сейчас было заявлено представителем государственного обвинения. Надо сказать, что такое ходатайство лично у меня не могло не вызвать ничего другого, кроме чувства горестного изумления. Действительно, весь этот процесс мы слышали совершенно четко и определенно проводимую позицию представителя государственного обвинения, по которому целый ряд ходатайств моего подзащитного был отклонен, а эти ходатайства были заявлены именно для того, чтобы установить причастность других лиц к фальсификации, по словам моего подзащитного, данного доказательства. Позиция представителя государственного обвинения постоянно и совершенно, так сказать, четко сводилась к тому, что мы решаем сейчас вопрос исключительно о виновности или невиновности Азадовского и всех обстоятельствах, которые могут свидетельствовать о производстве обыска другими лицами. Другие обстоятельства, связанные с делом, во всяком случае все, что касается причастности органов Комитета госбезопасности, так или иначе, по заключению прокурора, к данному делу отношения не имеют. Надо сказать, что чувство горестного изумления у меня это вызвало прежде всего потому, что мы здесь несколько дней, в условиях полной гласности и демократии, с учетом, так сказать, лучших требований перестройки, с учетом лучших требований и стремлений установить у нас действительно правовое государство, исследовали обстоятельства дела. Здесь у нас в судебном заседании без всякого ограничения, как по количеству, так, да простят меня присутствующие, и по качеству, находились любые лица, которые проявляли интерес к рассмотрению данного дела, которые имели возможность не только вести записи процесса путем применения и звукозаписывающей, и видеозаписывающей техники, и вот все эти условия гласности и демократии оканчиваются на сегодняшний день ходатайством, заявленным в лучших традициях периода застоя. Потому что и в период застоя, товарищи судьи, не каждое дело, попадающее на стол суда, оканчивалось обвинительным приговором. Но вот единицы и по городу, и по РСФСР, и по Советскому Союзу, я не делаю из этого, так сказать, никаких открытий, это все равно стало предметом гласности в печати, единицы дел оканчивались оправдательным приговором. А сплошь и рядом тогда, когда по делу не было доказательств вины и нужно было выносить оправдательный приговор, дело направлялось для производства дополнительного расследования, для того, чтобы уже не в условиях гласности, не в условиях открытости судебного заседания, а в условиях безгласности это дело бы прекращалось. Потому что я не сомневаюсь, товарищи судьи, что результат, если вы согласитесь с позицией государственного обвинения, направления такого дела на доследование не может быть не чем иным, кроме как прекращением дела…
На сегодняшний день ни для кого не является секретом, что отмена этого приговора была вызвана не тем, что какие-то органы проверяли полностью или частично деятельность и качество или некачество вынесения приговора Куйбышевского районного нарсуда г. Ленинграда, что повторное рассмотрение дела вызвано не тем, что в органах прокуратуры Союза каким-то образом полностью или частично обобщались дела, связанные с хранением или вообще относящиеся к преступлениям, связанным с наркоманией. Нет, результатом сегодняшнего рассмотрения дела является многочисленные жалобы Азадовского. Я повторяю, что прошло уже шесть лет с того момента, как Азадовский полностью отбыл наказание. Если бы мы сейчас с вами не сидели в этом процессе, даже та судимость, которую он получил, была бы у него на сегодняшний день, с точки зрения закона, погашена. Он уже считался бы не судимым. Так что заставило Азадовского все эти шесть лет, перенесшего уже и позор и унижение этого обыска, и стресс, когда человек, занимающий ответственное положение и никогда, так сказать, не попадавший в орбиту хотя бы каких-то административных правонарушений, с момента обыска оказался заключенным в следственный изолятор, надежды и отчаяния, связанные с вынесением приговора, суровые условия, невыносимо суровые условия полугодового этапа следования из Ленинграда в Магадан через всю страну? Что же его заставило вновь здесь переживать все эти перипетии? Товарищи судьи, это может быть только одно: это жажда справедливости. Это стремление обелить себя как невиновного в глазах не только своих близких и родственников, что вообще нормально и естественно для любого человека, но в данном случае, пожалуй, и в глазах мировой общественности, потому что личность Азадовского, занимающегося и литературоведением, и переводом, известна далеко за пределами нашего Советского Союза. Так именно цель оправдать себя, реабилитировать привела его сегодня здесь на скамью подсудимых и заставляет его по второму разу все это переживать. Достаточно ли у вас сейчас доказательств и обстоятельств для того, чтобы вынести Азадовскому оправдательный приговор? Я считаю, что этих доказательств, этих обстоятельств вполне, и даже слишком, более чем достаточно.
