На сегодняшний день ни для кого не является секретом, что отмена этого приговора была вызвана не тем, что какие-то органы проверяли полностью или частично деятельность и качество или некачество вынесения приговора Куйбышевского районного нарсуда г. Ленинграда, что повторное рассмотрение дела вызвано не тем, что в органах прокуратуры Союза каким-то образом полностью или частично обобщались дела, связанные с хранением или вообще относящиеся к преступлениям, связанным с наркоманией. Нет, результатом сегодняшнего рассмотрения дела является многочисленные жалобы Азадовского. Я повторяю, что прошло уже шесть лет с того момента, как Азадовский полностью отбыл наказание. Если бы мы сейчас с вами не сидели в этом процессе, даже та судимость, которую он получил, была бы у него на сегодняшний день, с точки зрения закона, погашена. Он уже считался бы не судимым. Так что заставило Азадовского все эти шесть лет, перенесшего уже и позор и унижение этого обыска, и стресс, когда человек, занимающий ответственное положение и никогда, так сказать, не попадавший в орбиту хотя бы каких-то административных правонарушений, с момента обыска оказался заключенным в следственный изолятор, надежды и отчаяния, связанные с вынесением приговора, суровые условия, невыносимо суровые условия полугодового этапа следования из Ленинграда в Магадан через всю страну? Что же его заставило вновь здесь переживать все эти перипетии? Товарищи судьи, это может быть только одно: это жажда справедливости. Это стремление обелить себя как невиновного в глазах не только своих близких и родственников, что вообще нормально и естественно для любого человека, но в данном случае, пожалуй, и в глазах мировой общественности, потому что личность Азадовского, занимающегося и литературоведением, и переводом, известна далеко за пределами нашего Советского Союза. Так именно цель оправдать себя, реабилитировать привела его сегодня здесь на скамью подсудимых и заставляет его по второму разу все это переживать. Достаточно ли у вас сейчас доказательств и обстоятельств для того, чтобы вынести Азадовскому оправдательный приговор? Я считаю, что этих доказательств, этих обстоятельств вполне, и даже слишком, более чем достаточно.
Речь ее, продолжавшаяся более получаса, произвела сильное впечатление на зал. Расшифровка магнитофонной записи позволяет нам узнать о реакции присутствующих, разразившихся продолжительными аплодисментами. Что вызвало, в свой черед, реакцию государственного обвинителя, пытавшегося прервать овацию выкриком: «Я еще раз повторяю, это не цирк и здесь не клоуны!»
По окончании судебных прений прозвучало последнее слово подсудимого:
В течение всего процесса я постоянно говорил о подлоге и фальсификациях, о совершенном против меня и моей жены уголовном преступлении. Все, о чем я говорил с самого начала, нашло полное подтверждение в ходе слушания дела. Все основополагающие материалы дела: постановление на обыск, протокол обыска, заключение экспертизы, служебная характеристика и другие материалы – фальсифицированы.
Теперь совершенно ясно, что суд 1981 года, вынесший мне обвинительный приговор, отнюдь не стремился к выяснению объективной истины. Выявленные Прокуратурой СССР односторонность и неполнота судебного расследования в 1981 году не были, однако, результатом частных ошибок или заблуждений суда. Судья Луковников выполнял возложенное на него ленинградскими органами задание: любой ценой – вопреки очевидности – осудить меня на двухлетний срок. Осудить заведомо невиновного человека!
В деле есть еще одна фальсификация, которую и нынешний суд, к сожалению, предпочел игнорировать. Это – фальсификация, которая придает всему делу беспрецедентный характер. Я имею в виду уголовное дело Лепилиной. Не подлежит сомнению, что мое уголовное дело и дело Лепилиной – это одно дело. И начиналось дело, естественно, как совместное. Однако в конце января 1981 года дела были намеренно разведены с целью разобщить материалы, неразрывно связанные своим содержанием, исказить, затемнить существо дела, а также приуменьшить масштаб затеянной провокации. Надо быть слепым, чтобы этого не видеть!
Не могу согласиться с позицией, занятой по этому поводу судом летом 1988 года. Суд не желает видеть, что в деле Лепилиной содержатся материалы, имеющие непосредственное отношение не к Лепилиной, а к Азадовскому. Суд не желает видеть, что фраза об «отсутствии преступного сговора между мной и Лепилиной» абсолютно нелепа, абсурдна. Подход к единому уголовному делу как к двум различным делам предопределил, на мой взгляд, ту явную тенденциозность и неполноту, которыми и на этот раз отличалось слушание дела.
Тенденциозность проявилась прежде всего в намерении вывести из дела сотрудников КГБ. Суд то принимал решение о вызове в суд Архипова и Шлемина, то отклонял мои ходатайства по этому поводу, мотивируя это тем, что сотрудники КГБ якобы «не имеют отношения к формуле предъявленного мне обвинения». Между тем из материалов дела явствует, что именно сотрудники КГБ, скорей всего, подбросили мне наркотики. На это непосредственно указывают показания Хлюпина. Таким образом, я не могу считать, что судебное следствие было проведено с надлежащей полнотой. Истинные виновники всего случившегося были намеренно удалены из дела.
Материалы, добытые в настоящем процессе, окончательно убеждают в том, что все основные действия по моему делу и делу Лепилиной производились сотрудниками КГБ. Они изымали у меня в ходе обыска книги и фотографии, которые даже с позиций 1980 года нельзя было признать антисоветскими. Они сфабриковали заключение экспертизы. С их участием изготавливалась характеристика. По их указанию я был отправлен в Магаданскую область. Сотрудники ленинградского УКГБ прекрасно сознавали, что их действия носят противозаконный характер. Иначе зачем приходить ко мне на обыск под чужими фамилиями? Зачем удалять название своей организации с заключения экспертизы? Зачем ссылаться на мнимый рапорт, якобы поступивший в УКГБ от начальника 15-го отделения ГУВД?
Для того, чтобы «посадить» меня, организаторы моего уголовного дела не пощадили другого, ни в чем не повинного человека – С.И. Лепилину. Ее использовали как предмет, как неодушевленную вещь; использовали лишь для того, чтобы создать повод для производства обыска в моей квартире.
Я не знаю, в какой мере сотрудники КГБ и МВД действовали самостоятельно или выполняли распоряжение партийного руководства г. Ленинграда. Ясно одно: дело против меня и моей жены было сфабриковано ленинградскими органами власти в предыдущий период. Дело вышестоящих органов – разобраться и привлечь виновных к ответственности.
В связи с вышеизложенным прошу суд:
1. Вынести мне оправдательный приговор, поскольку никакого преступления я не совершал.
2. Направить представление по поводу дела Лепилиной в вышестоящие судебные инстанции, поскольку материалы обоих уголовных дел, соединенные вместе, свидетельствуют о ее полной невиновности.
3. Вынести частное определение о нарушении закона сотрудниками милиции УУР ГУВД и Куйбышевского РУВД при производстве следственных действий. Поскольку в судебном заседании выяснилось, что к делу причастны высокопоставленные сотрудники ленинградской милиции, направить копию в Министерство внутренних дел СССР.
4. Вынести частное определение о нарушении закона сотрудниками УКГБ по Ленинградской области. Направить его непосредственно в КГБ СССР для проверки тех обстоятельств, которые не были проверены в Куйбышевском районном суде.
Суд удалился для вынесения решения. Юрий Щекочихин, присутствовавший в зале суда, описал дальнейшее:
…И вот тянутся, тянутся томительные часы ожидания. Давно опустело здание суда, заперты двери, уборщица прошла с пустым ведром (какая-то примета, кажется, плохая?), и только мы заполняем коридор, лестницы, застывший в ожидании зал суда. И – телефонные звонки из-за дверей совещательной комнаты.
Привык ли я к таким ожиданиям? Привык, привык… И – понимаю, и готов понимать. И – не готов.
И, наконец, по лестнице, по коридору: «Идут, идут…» Суд идет…
По коридору, не глядя по сторонам, идет, переваливаясь с боку на бок, прокурор Якубович…
Чтение определения суда занимает минуты две, не больше: «Без проверки возможности появления наркотических веществ в квартире Азадовского с помощью других лиц нельзя сделать вывод о виновности или невиновности Азадовского по предъявленным ему обвинениям…»
Дело направляется на доследование, чтобы потом (тихо, без шума, в тиши кабинетов) закрыть его. В этом никто из присутствующих и не сомневался.
Гул в зале… Судья быстро исчезает в совещательной комнате…
О чем я тогда подумал? Да вот о чем. Что за срок – восемь лет! Еще в полном расцвете сил и здоровья находятся те, кто начал фабриковать дело Азадовского, да и таблички на многих кабинетах – те же самые. А те, кто даже ушел на пенсию, тоже вряд ли сменили свой привычный образ жизни…
