Лихорадочно вспоминаю, куда я спрятала флакон и тюбик с мазью. В шкаф, за боковую пластиковую панель. Как знала… Но насколько надежно это место, если Филину вздумается обыскивать комнату?
Да и вообще… Филин. В моей комнате. Без меня. Он ведь может как найти там что-то, по его мнению, компрометирующее, так и подложить. Нужно будет все проверить по возвращении…
– Спасибо, – говорю сдержанно.
Жаль, нельзя все бросить прямо сейчас и мчаться в барак. Нет, если Филин хотел нанести визит во время моего отсутствия, значит, так тому и быть. Самые роковые ошибки всегда совершаются в спешке. Нельзя действовать необдуманно.
Сова некоторое время молчит, но не уходит. То ли отдыхает, то ли хочет сказать еще что-то.
Второе.
– Ты изменилась, – произносит негромко.
Снова поднимаю голову. На огороде, кроме нас, Майна, Савка, Фифи и Рисовка. Никто из них не смотрит в нашу сторону.
– В каком смысле? – уточняю.
Сова не спешит с ответом, подбирает слова.
– Становишься осторожнее, – говорит наконец. – Будто у тебя появилось что терять. Это любовь или… что-то другое?
Любовь? Мне с трудом удается не рассмеяться. Наша прагматичная Сова еще верит в светлые чувства? Здесь? Не уверена, что сама способна верить во что-то подобное.
Встаю в полный рост, распрямляю уставшую спину и отвожу влажные пряди волос со лба. Солнце постепенно клонится к закату, стоит жара и безветрие. Тишина. Мне не хватает пения птиц, жужжания насекомых. Откуда бы я ни была родом, там все это непременно было.
– Со стороны похоже, что я влюблена в Пересмешника? – спрашиваю на полном серьезе.
– Со стороны похоже, что вы влюблены друг в друга.
Усмехаюсь. Люди почему-то всегда уверены, что со стороны виднее.
– Значит, пусть так, – говорю.
Это едва ли не первый случай за время моего пребывания на Птицеферме, когда общественное мнение меня полностью устраивает. И да, Сова права: мне есть что терять. И это не Пересмешник, это моя собственная жизнь – я больше не готова умирать, пока не выполню задание, ради которого сунула голову в пекло.
* * *
Направляюсь к реке прямо с огорода.
Сегодня снова было очень жарко, и я пропотела насквозь – нужно ополоснуться.
Почему-то мне неловко возвращаться в комнату в таком виде. При житье с Пингвином такого не было. Должно быть, потому, что запах его собственного пота и немытого тела способен перебить все остальные запахи в радиусе ста метров.
Поддаюсь соблазну и доплываю до того самого места, где расположен люк. Выбираюсь на берег, осматриваюсь. Если не знать о тайном ходе, увидеть его случайно почти невозможно. Так что нам, можно сказать, повезло, что мы искали его не глазами, а на ощупь.
А что, если прийти сюда одной этой ночью? Пересмешник еще не готов к ночным вылазкам, но мне и не нужна компания. Теперь я знаю, где и кого ждать, и сумею остаться незамеченной. Нужно только позаимствовать у него фонарь – мало ли. Своим я так и не обзавелась.
* * *
Возвращаюсь в лагерь к самому ужину.
Начинает темнеть, становится прохладно. Еще буквально на прошлой неделе жара стояла круглые сутки. Сейчас же ночи приходят холодные, еще немного – и наступит настоящая осень. А осень тут затяжная.
Поднимаюсь по ступеням крыльца, задумавшись о скорой смене времени года и смотря себе под ноги. Дверь открывается навстречу – кто-то выходит. Не поднимаю глаз, только отступаю в сторону, пропуская. Однако тот, кто вышел наружу, не спешит проходить мимо.
– Вот так встреча, – довольно протягивает Пингвин, раскрывая объятия.
Надо же, он тоже вымылся после работы. Наше расставание идет ему на пользу.
– Пройти дай, – прошу, не двигаясь с места. Мне некуда отступать – только бежать вниз с крыльца.
– Ужин еще не готов. – Вместо того чтобы пропустить меня к двери, Пингвин, наоборот, становится так, чтобы занять как можно больше пространства. – Куда нам спешить? Я соскучился. – И недвусмысленно прохаживается взглядом по моей груди под не успевшим высохнуть сарафаном.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Это хорошо, что наступает осень и спадает жара. Мне уже не терпится завернуться в теплую закрытую одежду по самую макушку. Хотя отлично понимаю, что дело не в моих полуобнаженных «прелестях». Просто женщин на Птицеферме слишком мало.
– Дай пройти, – повторяю тверже.
Мне не нравится, как Пингвин на меня смотрит – как кот на мышь. Он крупный, сильный – гораздо сильнее меня, что в самом начале наших с ним «отношений», не стесняясь, показывал, пока я не перестала сопротивляться. И сейчас у меня ощущение, что Пингвин всерьез настроен получить желаемое, согласна я на это или нет.
– Я могу тебя удовлетворить, пока Пересмешник зализывает раны, – говорит, казалось бы, ласково, а сам приближается, наступает.
Спускаюсь на одну ступень, внимательно слежу за каждым его движением.
– Не ломайся, – продолжает увещевать.
Еще ступень вниз. И, как назло, никого во дворе больше нет. Филин ведь запрещает открытое сексуальное насилие, верно?
– Пошли, дорогуша. – Пингвину надоедает уговаривать, и он резко выбрасывает руку вперед, больно хватая меня за предплечье; дергает на себя. С меня только-только стали сходить синяки, оставленные хваткой Момота на прошлой неделе, но теперь, похоже, появится свежий.
В прямолинейные планы Пингвина входит затащить меня в барак и без лишних слов наскоро поиметь в одной из комнат. Благо «начать» и «кончить» в его случае разделяет не больше минуты.
Сопротивления Пингвин не ожидает. Поэтому, получив каблуком в лодыжку, разжимает пальцы. Но тем не менее от своих намерений не отказывается.
Ухмыляется, потирая ушибленную ногу, и снова шагает ко мне. Похоже, считает мое упрямство игрой.
– Было больно, глупая.
Видимо, недостаточно.
Он ожидает, что я попытаюсь убежать или, по крайней мере, спущусь по ступенькам еще ниже. Прикидывает, как будет меня перехватывать. Наивный.
Вместо того чтобы бежать, я, наоборот, поднимаюсь на ступень выше и резко вскидываю колено. Бью снизу и точно в цель. Не ожидающий подвоха Пингвин не успевает закрыться, сгибается пополам, хватая ртом воздух.
– С-су-у-у-ка-а-а…
Не знаю, собирается ли он еще что-то добавить, но не даю ему такой возможности: мое колено на этот раз встречает его лицо.
Зря только сарафан стирала, теперь весь подол в крови из разбитого носа.
Пингвин оседает на крыльцо, с грохотом считая своей массивной задницей ступени.
– Теперь я удовлетворена, спасибо! – кричу ему сверху.
И пусть Филин только попробует мне что-то сказать по этому поводу. По его самописаным законам, женщина не имеет права отказывать в физической близости только своему сожителю. Остальные могут получить что-то только по взаимному согласию. Так вот, я своего согласия не даю.
– Я тебе этого не забуду, – обещает Пингвин.
– Не забывай, – соглашаюсь. – Особенно когда снова решишь поиметь кого-то против его воли.
И скрываюсь в бараке.
* * *
Влетаю в комнату, все еще пылая праведным гневом.
Ошиблась Сова, ошиблась. Несмотря на то что я пытаюсь вести себя осторожнее, у меня не выходит. Это как с Кайрой и нашими с ней потасовками: пока меня не трогают руками, я могу сдержаться. У меня и в мыслях не было связываться с Пингвином, если бы он не попытался применить силу.
К тому же Пингвин неустойчиво стоял на краю лестницы и не ожидал нападения. Я точно знала, что смогу его уложить. И уложила. А теперь мне следует ходить и оглядываться, на случай если ему все же придет в голову отомстить. Дура.
С порога кидаюсь к шкафу в поисках чистого платья.
Мой праведный гнев плавно трансформируется в злость на саму себя. Ну чего мне стоило броситься с крыльца вниз, как и ожидал от меня Пингвин? Он не успел бы поймать…
Слышу, как скрипит кровать. Не оборачиваюсь.
Пересмешник подходит ко мне, останавливается за спиной. Мне кажется, чувствую его приближение каждой клеточкой своего тела.
