– Все нормально? – спрашивает осторожно. Не прикасается, не подходит слишком близко.
– Нормально, – буркаю.
– Повернешься?
Нет. Не хочу. Нужно успокоиться.
Но я снова не сдерживаюсь – поворачиваюсь. Пересмешник находится от меня на расстоянии вытянутой руки. В штанах (значит, наведался в свою бывшую комнату), но с голым торсом, только с повязкой из моей порванной на лоскуты простыни поперек ребер. Глаза серьезные, внимательные. И у меня возникает вопрос: какого черта я прежде пялюсь на его тело, а только потом поднимаю взгляд к лицу?
– Чья кровь? – спрашивает спокойно, оценив мой внешний вид.
Хлынуло из Пингвиньего носа на славу – мой сарафан будто обдало струей из-под крана.
– Пингвина, – отвечаю нехотя.
– Приставал?
– Нет, – бормочу, отводя взгляд, – случайно разбил нос о мое колено.
– Я с ним поболтаю.
И столько уверенности и скрытой угрозы в этом голосе, что я снова вскидываю глаза.
Я ничего не понимаю. Ни-че-го. Почему Пересмешник так ко мне относится? Отчего снова готов спасать и оберегать, когда сам вчера едва не погиб? Опять же по большей части из-за меня.
Что за привязанность с первого взгляда? А если мы были знакомы в прошлой жизни, то тогда какого черта он мне лжет?
Терпеть не могу игры.
Ненавижу ничего не понимать.
– Ты не мой телохранитель, – огрызаюсь, отступая назад.
С размаха врезаюсь спиной в дверцу шкафа. Шиплю от боли, потираю ушибленное место.
Вспышка. Глаза затопляет белым светом.
Еще одна…
– Хватит! – кричу, сбрасывая чужую ладонь со своего плеча. – Ты не моя нянька и не мой ангел-хранитель!
– Эм… – звучит за спиной. Осторожно, будто если со мной говорить резко, то могу и накинуться.
– Хватит! – уже рычу.
Мы в каком-то полутемном помещении. Входная дверь с ободранной обивкой, штора, наполовину сорванная с карниза и висящая на нескольких последних петлях, грязная, засаленная. Под ногами осколки посуды, смятый пустой пакет из-под какой-то сублимированной пищи.
Сверху слышится грохот.
Вскидываю глаза. Мы стоим у подножия лестницы. Она не такая, как в доме Валентайнов – широкая, с резными перилами. Эта лестница узкая, с протоптанными ступенями и давно не метенным мусором по углам.
Сверху летит пустая бутылка. Бум – падает на первую ступень. Звяк – на следующую. Дзинь – катится дальше.
Как завороженная слежу за полетом пустой тары до тех пор, пока та не преодолевает всю лестницу и вдребезги не разбивается у моих ног.
Со второго этажа доносится отборная брань. Голос хриплый, но совершенно точно – женский.
– Эм, я вызову медиков…
Шмыгаю носом, обнимаю себя руками, но так и не оборачиваюсь.
– Я сама вызову бригаду. Я сама со всем разберусь, – перечисляю резко, будто каждым словом вколачиваю в стену гвозди. – Это – мое дело. Это – мои проблемы. Уходи!
– Эмбер, я хочу помочь.
Ник настолько редко зовет меня полным именем, а не сокращенным или придуманным им прозвищем, что это обращение бьет сильнее любой пощечины. Он на самом деле за меня волнуется. А еще сейчас – жалеет меня. И от этого мне особенно тошно.
– А я хочу, чтобы ты ушел! – рявкаю. Крепче обнимаю себя руками, всматриваясь в осколки на протертом до дыр коврике у подножия лестницы.
Молчание. Минута промедления. Быстрые шаги, щелчок замка и хлопок двери. Мелодия снимаемой сигнализации с флайера, припаркованного у дома. Щелчок, хлопок дверцы и звук заведенного двигателя. Рык мотора. И… тишина.
Опускаюсь на корточки прямо там, где стою. Обхватываю руками колени и сотрясаюсь от беззвучных рыданий.
От этого ты хотела убежать? Это ты пыталась исправить?
– Эмбер! Ты заказала еще выпивку? – несется недовольный голос со второго этажа. – Приедет на каникулы раз в полгода и то помощи не дождешься! Вырастила на свою голову!..
До крови закусываю губу. Надо собраться, нужно себя пересилить. Я только что получила стипендию, мне хватит и на медиков, и на новые шторы…
Все решаемо, так говорит Ник. Только почему мне хочется провалиться сквозь землю оттого, что он наконец увидел все это своими глазами?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Я иду, мам! – кричу в ответ, отпуская колени и выпрямляясь.
На моем запястье пиликает коммуникатор. Смотрю: сообщение.
От Ника: «Если понадобится помощь, дай знать – приеду».
Не отвечаю. Стираю послание и набираю номер ближайшего госпиталя.
– Мне наркологическое отделение, пожалуйста…
* * *
Прихожу в себя в постели. Голова гудит, виски пульсируют болью.
Пересмешник сидит рядом, у моего бедра, точь-в-точь как я возле него этим утром. Смотрит тревожно.
Как он вообще меня дотащил до кровати? С его-то ребрами.
Приподнимаюсь на локтях. Тру лоб, хмурюсь. Потом сажусь.
– Что случилось? – спрашиваю, хотя и так понимаю, что именно: сильные эмоции и удар о шкаф вызвали слишком яркие воспоминания и моя голова этого не выдержала.
– Ты закатила глаза и отрубилась.
– Ясно, – бормочу и отворачиваюсь.
Пересмешник молчит, ждет чего-то. Кто его знает чего. Лично я жду, чтобы он оставил меня сейчас одну. Не хочу быть жалкой.
– Это ведь не впервые? – спрашивает.
Не уходит. Хотя куда ему идти? Это теперь наша общая комната.
– Нет, – признаюсь.
Сначала думаю соврать, но потом понимаю, что нам и дальше жить вместе – пусть знает, что я бракованная.
– Это припадки? Обмороки? Последствия травмы?
– Сову спроси. Она у нас лекарь, – огрызаюсь и натягиваю одеяло по самое горло. Меня потряхивает и знобит.
Не смотрю на Пересмешника, сижу и пялюсь в одну точку на полу. Там ничего нет, но это лучше, чем сейчас видеть заботу в его взгляде. С ума схожу.
– Я так понимаю, на ужин ты не идешь?
Мотаю головой. Какое мне есть? И так мутит.
– Ладно. – Кровать издает тихий стон, когда сожитель встает. – Я обещал Филину, что сегодня вечером буду в столовой. Скажу, что тебе нехорошо. Лежи. Что-нибудь принесу.
– Не надо, – отказываюсь.
Он не отвечает. Идет к двери.
– Пересмешник! – окрикиваю внезапно даже для самой себя.
– Угу? – оборачивается, уже взявшись за ручку.
Обращаю внимание, что он успел надеть футболку. Руки в синяках и ссадинах, опухшая губа… Для человека, которого вчера чуть не убили, Пересмешник выглядит просто прекрасно.
– Ты не моя нянька и не мой ангел-хранитель, – слово в слово повторяю фразу, сказанную Эмбер Николс Нику Валентайну много лет назад.
Мне нужно увидеть реакцию Пересмешника. Мне это жизненно необходимо.
Кажется, или его глаза на мгновение расширяются? Или же я так старательно пытаюсь увидеть то, чего нет?
Пересмешник спокойно пожимает плечом. На его губах появляется улыбка.
– Так и ты вроде не медицинская сестра.
Касается пальцем своей свежезашитой брови – на случай если я вдруг не поняла намека, – подмигивает и скрывается за дверью.
Ник, если это правда ты, я тебя убью.
Сперва расцелую, а потом убью.
Глава 21
– О чем вы с Филином вчера разговаривали?
Сижу на краю кровати, заплетая волосы в косу. Пересмешник – у окна, только что натянул через голову футболку поверх перевязки на ребрах. Его лицо как раз появляется из горловины, когда я задаю вопрос.
Пожимает плечом.
– О тебе.
Очень интересно.
– И что он сказал?
– То, что я сделал опрометчивый выбор и ты… э-э-э… дай-ка вспомнить… что-то вроде паршивой овцы в стаде. Да, так и сказал.
– А ты?
– Сказал: «Что поделать – у меня дурной вкус».
– А он?
– Сказал, что я не прав.
– А ты?
– Напомнил ему, что это совершенно не его дело.
– А он?
– Напомнил мне, что на Птицеферме любое дело – его.
– А ты?
– Это игра в перекличку? – припечатывает меня пристальным взглядом.
Не остаюсь в долгу: упрямо смотрю в ответ.
