Ник уверен, что Филин не станет ничего предпринимать против него, пока не получит повод для активных действий. Опыт проведенных здесь лет говорит мне о том же: Глава всегда осторожен и находит своим убийствам и прочим наказаниям якобы веские причины – для отвода глаз. Однако мне все равно неспокойно.
Люди тянутся из столовой вереницей. Не спешу, стараясь оказаться в конце. Тайком бросаю взгляд на стол, за которым остался Филин: Ник подходит, мужчины перекидываются парой слов, затем мой напарник садится.
Дальше пялиться нельзя, и подслушать нет никакой возможности.
Выхожу за дверь и обнаруживаю Олушу. Я – последняя, в столовой не осталось никого, кроме Ника и Филина. Поэтому очевидно, что девушка ждала именно меня.
– Гагара, можно с тобой поговорить? – часто моргает длинными ресницами. Знает, что так выглядит еще моложе и наивнее.
– Не стоит, – качаю головой, намереваясь пройти мимо.
Черт возьми, мне все еще ее жаль. Ее ли саму, маленькую жестокую лгунью, или ее еще не рожденного ребенка, сама не знаю. Но при виде ее сердце сжимается. Однако и помочь не могу.
Пытаться переубедить Ника, уговаривать его плюнуть на свои принципы и разворошить-таки это осиное гнездо – крикнуть то самое «фас»? Положить кучу жизней ради одной Олуши и ее малыша?
Точно – нет.
Одно дело – идти до конца, рисковать, будучи уверенной в своей правоте. И совсем другое – поддаться эмоциям, зная, что это неправильно.
Ухожу, но Олуша не готова сдаваться так быстро – семенит за мной.
– Гагара, Гагара, – лепечет. – Ну постой. Постой! Ты не передумала? Не передумала?
– Не передумала, – отрезаю.
– Но ведь он меня убьет, убьет, – продолжает еще более жалостливо. – Тебе меня совсем не жалко?
Резко останавливаюсь и поворачиваюсь. Девушка едва не налетает на меня, но вовремя шарахается назад. Причем с таким видом, будто ждет, что я ее ударю.
– Ты только о себе печешься, да? – спрашиваю в лоб. Красноречиво перевожу взгляд на ее еще совсем плоский живот. – Только о себе?
Олуша сперва растерянно моргает. Потом в ее взгляде появляется понимание.
– А зачем мне ребенок? Здесь. – Смотрит на меня как на сумасшедшую. – Я жить хочу. И чтобы меня не били. Дергач вон не бьет.
Она права в одном: малышу тут не место. Однако ключевое тут – «зачем мне».
– Тяни время и не давай повода, – говорю. Это все, что могу посоветовать. – Филин не убивает без официальной причины для всех.
– Но он может подстроить мое якобы самоубийство! – Огромные глаза Олуши наполняются паникой. Кажется, она сама это только что придумала.
– Тогда не оставайся одна, – советую, многозначительно окидывая взглядом длинный пустой коридор, в котором нет никого, кроме нас.
Олуша вскрикивает, в ужасе прикрывая приоткрытые губы ладонью.
– Проводишь меня до моей комнаты? – жмется ко мне, хватает за руку.
Руку решительно высвобождаю.
– Провожу, – соглашаюсь.
Увы, это вся помощь, которую она от меня получит.
* * *
Задерживаюсь с Олушей, а потому направляюсь к себе снова по пустому коридору. Звук шагов гулко рикошетит от стен.
– Гагара! – окликает меня знакомый голос уже у самой двери.
Останавливаюсь, чувствуя неимоверное облегчение.
Ник быстро догоняет меня.
– Быстро вы, – искренне улыбаюсь, видя напарника живым и здоровым.
– Ага, – кивает. – Так, перекинулись парой слов.
Такие разговоры в коридоре не ведутся. Поворачиваюсь, толкаю дверь нашей комнаты, чтобы уже подробно расспросить Ника обо всем внутри.
И замираю на пороге с раскрытым ртом.
– Ты чего? – В голосе напарника слышна тревога.
А у меня просто нет слов.
Поднимаю руки, сдавая позиции и отходя с прохода.
– Сам посмотри.
Ник заглядывает вслед за мной в комнату. Давится воздухом.
– Вот так сюрприз, – бормочет сквозь смех.
– Надеюсь, приятный? – томным голосом уточняет Кайра. Зараза, которая совершенно голая развалилась в моей постели!
Еле сдерживаюсь, чтобы не ворваться внутрь и не вышвырнуть ее вон прямо за волосы. Я это постельное белье только сегодня постелила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Вот уж точно, сюрпризы бывают разные, – весело комментирует Ник. Оборачивается ко мне и с явным усилием пытается перестать смеяться, когда видит написанную на моем лице жажду крови. – Расслабься. Я все улажу, – подмигивает.
– Расслабься и погуляй часок! – кричит из комнаты Кайра. – А лучше ночку!
Интересно, Зяблик в курсе, что его сожительница нагло перебазировалась в соседнюю комнату? Или у него на сегодня тоже «дела»?
Нет, не интересно. Не знаю и знать не хочу.
Прижимаю ладонь ко лбу и выхожу в коридор. Подпираю плечом стену.
Если Олуша подсознательно ассоциируется у меня с Джилл – только не с реальной Джилл, а словно с ее отражением в кривом зеркале из зала аттракционов, – то Кайра напоминает мне Мейси Плун. И наглостью, и ненавистью ко мне, и каким-то болезненным интересом к Нику.
Вдруг четко вспоминается, как однажды бабушка Джилл прочла нам красочную лекцию на тему неудач в любви. Тогда подругу бросил очередной парень-тиран, к которым она по юности тяготела, а потом ревела в подушку. Пожилая женщина так и сказала: «Ты, внучка, находишь одинаковых людей, а потом ждешь другого исхода. С нами те, кого мы к себе притягиваем».
Неужели я подсознательно притягиваю к себе девиц вроде Плун и Кайры?
Ник появляется в дверях буквально через минуту, тащит за руку упирающуюся незваную гостью. Между прочим, завернутую в мою свежевыстиранную простыню.
– Да не пойду я! – возмущается.
– Пойдешь, пойдешь, – откликается напарник, аккуратно подталкивая Кайру к соседней двери, за которой ей и место.
Терпеливо жду, когда до соблазнительницы-неудачницы наконец дойдет, что Ник не шутит и его поведение не часть любовной игры.
Доходит.
Кайра крепче стягивает простыню на своей груди, чтобы та не слетела, и гордо вскидывает подбородок.
– Идиот! Не знаешь, что потерял! – заявляет Нику. – Еще в ногах у меня валяться будешь! – И, с силой впечатывая босые пятки в пол, удаляется в свою спальню. Естественно, не забывает одарить меня полным ненависти и угрозы взглядом.
Ник стоит, привалившись плечом к дверному косяку и сложив руки на груди, и явно сдерживает смех только ради меня. Впрочем, получается у него не очень.
– Только не говори, что тебе это льстит, – взмахиваю рукой в сторону только что захлопнувшейся двери.
Качает головой.
– Ничуть. – Но ему все еще смешно.
Чертовски жаль простыню. Ждать от Кайры, что она ее вернет, бессмысленно. Скорее порвет на лоскутки и сделает из нее шаманскую куклу, которую назовет моим именем и будет тыкать гвоздями.
* * *
С грустью смотрю на лишенную простыни кровать.
Ник заходит за мной, запирает дверь.
– Какого черта ты отдал ей мою простыню? – ворчу.
– Мне надо было выставить ее отсюда в чем мать родила?
Передергиваю плечами.
– Добежала же она сюда с голым задом, – огрызаюсь. Простыню действительно жаль.
– Эм, посмотри на меня. – Ник подходит ближе, заглядывая мне в глаза.
– Что? – припечатываю взглядом.
Я в бешенстве. Кайра своей наглостью перешла все границы. Видит бог, еще минута – и я бы выкинула ее из своей постели за шкирку.
– Ты что, ревнуешь? – Ему все еще смешно.
– Вот еще, – фыркаю.
– Янтарная, – Ник уже открыто смеется, – ты мне льстишь.
Провожу ладонью по лицу, пытаясь успокоиться.
– Я просто не понимаю, – признаюсь, – почему все женщины, которые терпеть не могут меня, жаждут затащить тебя в койку?
– Может, потому, что я неотразим?
Одариваю его тяжелым взглядом. Вздыхает и перестает паясничать.
– Ладно, серьезно. – Ну наконец-то. – Во-первых, я ей приглянулся, когда только появился: еще чистенький, новенький, неопробованный.
Морщусь.
– Во-вторых, Чайка так старательно обмусоливает послышавшийся ей скрип нашей кровати, что половина Птицефермы уже считает меня чуть ли не богом секса.
