мера моих успехов, как рукоплескания для актера и ордена для генерала». Но в коммерции, чтобы выиграть бой, нужно быть готовым сдаться в любую минуту. Рынок не терпит героев… На днях Клио рассказала ему, что Буфас вот уже десять лет обещает на ней жениться. То подожди, посмотрим, как пойдут дела, то надо обзавестись сначала новой конторой, то построить фабрику, то получить заем… А теперь она дрожит, потому что он задумал строить вторую фабрику и опять скажет ей: подожди.
Тодорос тоже дружески к нему относится, во всяком случае, делает вид. Однажды вечером он выпил лишнего, и язык у него развязался: «Добрейшее сердце было у того бедняги судьи. Он хотел сделать из меня человека! Пробудить мою совесть — ишь, что задумал! Я было совсем уже решил: пойду ему навстречу и, кстати, отделаюсь от него, а потом, пораскинув умом, сказал себе: не валяй дурака, Тодорос, совесть — подлая штука; будь начеку, с ней свяжешься, так пиши пропало, она тебя оседлает… Сколько раз спасался ты от шальной пули, а теперь сдашься на суд господину Харилаосу? От судьи я бы избавился, но потом что? Чуть ослабишь поводья, и конец. Глаза должны быть всегда зоркими… Если бы я его послушал, то превратился бы в покладистого старикашку, человека с совестью, да просто святого, забросил бы постепенно все дела, и что бы мне оставалось? Только слезы лить… Знаю я эти ловушки и обхожу их стороной. Ведь прямо в яму со змеями толкал он меня…»
Не теряя ни минуты — время самая ценная вещь, — Андонис пораньше вышел из дому, чтобы успеть справиться со своими делами… По этой вот улице проходили они вместе с Ангелосом в рядах демонстрантов, когда на них напали конные с саблями…
В подъезде богатого дома он остановился на секунду перед большим зеркалом. Покосился на свою физиономию и решил, что у него очень неказистый вид. А потом, очутившись в длинном коридоре, он попытался что-то насвистывать и придать своей походке легкость, чтобы люди не отшатнулись от него, когда он позвонит в дверь.
Ты чувствуешь, что кожа на твоем лице стянутая, сухая от ветра и времени — оно проходило, задевая тебя и обжигая. Долго еще ты будешь лгать с утра до ночи? «Если Ангелос приговорен к смерти, то я — к позору. Это не одно и то же… Но этот приговор — самое прочное, что есть в моей жизни, потому что мой товар на поверку всегда оказывается бракованным».
Вернувшись домой, он опять сказал Вангелии, что им надо позаботиться о новой квартире.
— Не смотри на меня с подозрением, я говорю тебе правду. Неужели ты никогда не будешь верить мне? — Вангелия молчала, и Андонис закричал громко, стараясь перекрыть гул машин: — Мне необходима твоя улыбка… Что ты бережешь ее, как золото? Я говорю тебе правду… Ты меня слушаешь? Я всегда говорил тебе правду, поверял самые сокровенные мысли… Неужели тебя ничего уже не трогает?
Он потерял терпение и уже просто орал. Но, видно, Вангелия не желала понять его. И он вышел во двор, чтобы договориться с Евтихисом о сдаче готовой продукции. В это время в воротах показалась Измини. Лицо у нее было серое, точно припудренное пеплом, — Андонис даже испугался.
— Что случилось? С Ангелосом что-нибудь?
— Нет, у него все в порядке. Он благодарит тебя за подарок… Вот его записка.
— Но что с тобой?
Измини вошла в прачечную, ополоснула слегка лицо, попила воды из пригоршни и только тогда спросила:
— Тебе не нужен счетовод, знающий текстильное производство? Позарез надо найти работу!..
— Здесь обходятся без бухгалтера. Я все делаю сам… Но я поинтересуюсь в разных конторах. Для кого ты ищешь место?
— Для себя. Меня сегодня уволили.
Как только первые лучи солнца проникали в каморку и можно уже было различить цифры на бумаге, Ангелос вставал и принимался за работу. Никогда он не представлял себе, что начнет с такого большого дела, здания в семь этажей. Но мысль об этом его будоражила и согревала. Он очень уставал, пока не вошел в колею, словно ему нужно было сначала сбросить какую-то тяжесть с плеч. На первых порах он продвигался вперед мучительно, точно ковылял босой по колючкам, но вскоре обрел уверенность, стал видеть в цифрах связь и смысл и теперь уже наслаждался своей работой. Она была очень далека от размышлений, которые терзали его в течение многих лет. Вот наконец настоящее дело! Цифры — это теперь реальность, грузы, сила тяжести, наклоны и натяжения; они должны действовать как система сил, чтобы превратить плотную массу материалов в абсолютно прочное здание.
Прошел полдень, наступил вечер, а Ангелос не вставал еще со стула. Он не растерял своих знаний, помнил все, и его руки, которые он много лет считал никчемными, проводили прямые линии и делали точные чертежи. Изучая анатомию здания, точно играешь в увлекательную игру или отдаешься во власть прекрасной музыки и вместе с тем многое постигаешь. Создавать своими руками что-нибудь полезное — это самое прекрасное, самое нужное дело! Пусть льется пот и голова раскалывается от напряжения. Приобретя равновесие, здание стоит и охраняет жизнь. И, если строитель умер, заключен в тюрьму или даже расстрелян, здание продолжает стоять, потому что бетон, железо и камни связаны так крепко между собой, что выдержат сто, двести и тысячу лет. «Я всегда преклонялся перед миром конкретных материальных вещей и мечтал что-нибудь построить. Я бы умер, если бы оказался не способным на это. Окончил бы, пожалуй, жизнь самоубийством или впал бы в полный маразм. Я сам чуть не привел в исполнение приговор, вынесенный мне заочно. Нередко приходил я в отчаяние, считая, что ничего не смогу или не успею создать и что лишь влачу жалкое существование, находясь вечно во власти страха. Сейчас наступил для меня переломный момент».
Сумерки еще не сгустились, но уже подкрались ужасы ночи. «Уходи» из записки Измини жгло, как раскаленный гвоздь. «Если и она меня гонит, значит, мне некуда уже идти. Я погибший и совсем бесполезный человек, раз меня карают даже те, кто жертвовал ради меня своей жизнью. Измини устала, быть может, она чувствует ко мне отвращение, презрение, хоть и понимает, что я не в состоянии предложить ей ничего и даже не могу разделить с ней ее мечту. Я не сумел, по-видимому, дать Измини понять, насколько сильно я ее люблю».
Подступил мрак, в нем потонули чертежи и расчеты. Тогда только Ангелос лег
