слыхано, чтобы мы платили за пряжу… Евтихис метал громы и молнии… Старуха, видно, забыла, что разговаривает с сыном. Ее костлявое лицо еще больше вытянулось, она уперла свои мозолистые руки в бока и стояла посреди двора, точно ствол высохшего дерева.
— Мать ты мне или нет? — завопил Евтихис.
— Теперь ты об этом вспомнил? Я здесь ткачиха.
— Как они позволяют себе такое? Ведь чуть ли не вчера они были безработными, — с недоумением сказала Мэри, обращаясь к Вангелии.
Евтихис пробрался через плотное кольцо людей и, взяв Андониса за шиворот, хорошенько встряхнул его: говори, мол, что теперь будет?
Андонис не сразу заговорил.
— Простите, что я вмешиваюсь, — наконец обратился он к рабочим. — Поверьте, пожалуйста, что это совершенно непредвиденное осложнение, небольшое финансовое затруднение. Если вы пойдете нам навстречу хотя бы раз, в начале…
— А ты обещаешь в понедельник заплатить нам деньги? — спросил Фанис.
— Обещаю! — закричал Евтихис.
— Ну, пошли отсюда! Хватит… — пробормотала тетушка Стаматина, направляясь к воротам.
Люди гурьбой двинулись за ней. Казалось, их была целая толпа. Евтихис, погруженный в раздумье, застыл на месте. Когда рабочие ушли, он повернулся к Андонису.
— Об этом, брат, ты меня не предупреждал. Помнишь, как-то вечером ты предлагал мне заняться контрабандой, и мы толковали тогда о промышленном предприятии? Все ты говорил вроде бы правильно, но кое о чем умолчал. Вот мы и влипли.
Работа над проектом продвигалась успешно, постепенно вырисовывалось здание — прочное соединение железа и бетона. Ангелос трудился, не разгибая спины, в каморке на террасе. Не замечал ни духоты, ни палящего солнца. «Как в течение стольких лет не обнаружил я этого неиссякаемого источника?» Решения математических и технических задач в строительном деле вытекают одно из другого, если материалы хорошо изучены и произведен расчет конструкций и действующих сил.
Маленький стол превратился в чертежную доску. На постели и на полу росли рулоны бумаги. Ангелос пил тепловатую воду из кувшина и, утерев с лица пот, продолжал работу. Чертежи стали правильными, расчеты — точными, ведь числа обладают огромным преимуществом: они объективно представляют выражаемую ими величину и соотношения их всегда неизменны.
Измини как-то сказала:
— Будем делиться тем хлебом, что есть.
А Ангелос добавил:
— И тем, что будет.
Несколько раз она приходила к нему на рассвете и целый день просиживала рядом с ним. Рука его обрела твердость, глаза — зоркость.
— Этот чертеж я буду делать завтра, — сказал однажды Ангелос, и Измини отметила, что теперь он стал думать с уверенностью о том, чем займется на другой день. Это «буду» — большой шаг вперед. Она обрадовалась, но, чтобы не спугнуть его, скрыла свою радость. В полдень они ели из одной тарелки салат из помидоров и брынзу.
— Человек не создан для того, чтобы жить обреченным на молчание, — сказал Ангелос, и Измини засмеялась. А он добавил: — Когда человек живет сам по себе, он превращается в простейший организм.
— Могу я тебе чем-нибудь помочь? — спросила Измини.
— Конечно, у меня есть для тебя полезная, но утомительная работа.
— Какая?
— Сиди здесь. Тебе она знакома, это необычайно ответственная работа.
Он работал непрерывно до позднего вечера, не отрывался от чертежей даже в сумерки. Когда совсем стемнело, Ангелос и Измини вышли на террасу и сели на перила.
— Через две недели я закончу, — с уверенностью сказал он…
На следующей неделе атмосфера в мастерской Евтихиса еще больше сгустилась. Недовольство и ропот все возрастали. Иорданис теперь уже не рассказывал во время перерыва забавных историй, не слышно было острот и шуток. Но до белого каления Евтихиса доводило постоянное перешептывание. При виде его рабочие замолкали, обменивались взглядами. «И здорово же мы влипли». Но «финансовое затруднение» неожиданно уладилось: в понедельник Тодорос дал новый заем. Евтихис плакался, умолял, из кожи лез вон и наконец, подписав несколько документов, таких же, как прежние, получил деньги.
«Все в конце концов утрясется, — думал он, — самое главное, чтобы работали станки». Он холодел при мысли, что может прекратиться этот гул, звучавший для него, как прекрасная музыка. Если замрет жизнь в мастерской, он этого не переживет. Андонис морочил ему голову бесконечными разглагольствованиями о себестоимости и причинах неудачи; виноваты, по мнению Андониса, были условия времени, система импорта, конкуренция. Но он прекрасно знал, что система импорта, конкуренция существовали и прежде. Поэтому болтовню Андониса он ни во что не ставил и был уверен, что стоит им поднажать, как дело пойдет на лад. «Я предпочитаю, Мэри, подохнуть на работе, а не с горя или от разрыва сердца», — говорил он жене. Благодаря займу он выплатил рабочим половину жалованья за прошедшую неделю… Если бы тетушка Стаматина не была его матерью, он бы показал ей, где раки зимуют. А стоило Фанису раскрыть рот, как его буквально трясло от негодования. Несколько раз Андонис пытался втолковать ему, что люди правы, требуя вознаграждения за свой труд, но он ругал Андониса на чем свет стоит.
В следующую субботу события развивались приблизительно так же, как в предыдущую, но рабочие уступили, получив опять половину денег.
— За этими воротами вас ждет безработица! — кричал Евтихис, встав на ящик.
Обстановку разрядил немного Андонис; он произнес небольшую речь о гибельной конкуренции с крупными промышленниками и о том, что мелкие предприятия должны непременно выжить.
— Спасибо. Ты нам глаза открыл, — заметил язвительно Фанис.
Но наступившее затем молчание не могло долго тянуться. Ропот и недовольные взгляды не сулили ничего хорошего. Евтихис прекрасно понимал это — недаром он целый день торчал в мастерской — и поделился с Андонисом своими опасениями.
Андонису не надо было много времени, чтобы разобраться в поведении рабочих. «Все их повадки знакомы. Чего же от них ждать, если им не платят?» Но он не осмелился сказать о своих печальных выводах Евтихису. К тому же пришло несколько извещений из банка, и обстановка еще больше усложнилась.
И в довершение всех неприятностей вдруг остановились машины. Наверно, нет электрического тока, решил Евтихис, но на всякий случай спросил, в чем дело. Став перед ним плотной стеной, рабочие заявили ему:
— Мы больше не будем работать, если ты нам не заплатишь.
— Сию минуту? Это невозможно.
— Но ты нам обещал.
Тогда Евтихис позвал Андониса:
— Иди сюда. Ребята требуют…
Андонис все уже понял и был в воротах.
— Я мчусь в банк, — крикнул он и исчез.
Ему вслед понеслось проклятие Евтихиса.
Но надо было выяснить отношения с рабочими, которые, словно завороженные, не спускали с него глаз.
— Ну чего вы уставились? — обратился к ним Евтихис. — Разойдитесь. Я же сказал: вам заплатят,
