Отныне, доброго человека этого, должно всем звать Божьим рыцарем, кавалером и господином. И пусть так будет, и о том запись есть в разрядной книге славного города Ланна и герцогства Ливезбах».
У кавалера затряслись руки. Он ещё раз перечитал бумагу, и взглянув на монаха, что принёс бумагу, спросил:
– Какого ещё Иеронима? Это ты написал?
– Нет, – отвечал монах, и указал на невероятно толстого монаха, что сидел в углу храма за маленьким столом и что-то писал.
Волков быстро подошёл к тому и тихо сказал:
– Перепиши немедля, я не Иероним, я Ярослав.
– А так вы из Эгемии, там у всех такие странные имена. Мне сказали Иеро Фолькоф, я думал, что вы Иероним,– заметил толстый монах,– а переписать нет никакой возможности, я вас и в разрядную книгу так записал.
– Яро, дурак, Яро, а не Иеро. Яро от слова Ярослав. Перепиши и в разрядной книге,– настаивал Волков.
– Сие и вовсе невозможно, исправлять в книге воспрещается.
– Вырви страницу и перепиши,– начинал злиться кавалер.
– А это уже преступление,– тряс жирным подбородком монах,– книга прошита и страницы пронумерованы.
– И что ж мне теперь делать?– Спросил Волков, выходя из себя.
– Живите так,– не чувствуя опасности, небрежно предложил толстяк.
Не говоря больше ни слова, Волков влепил ему утяжелённую, звонкую оплеуху.
– Господь Вседержитель,– заныл монах, почёсывая щёку и шею,– что ж вы дерётесь в Доме Господа.
Кавалер молча спрятал бумагу в кошель и пошёл к выходу. Он пришёл в себя. Никаких слёз в его глазах боле не было.
«Иероним, значит Иероним, зато кавалер»,– сказал он про себя.
Глава 4
– Сыч, веди всех в трактир, скажи трактирщику, чтобы готовил большой обед на всех, и пусть не мелочится, скажи, что дам ему талер, пусть будет свинина и вино, и пироги, и лучший сыр.
– Сделаю, господин,– обещал Сыч.
– Ёган, ты со мной,– продолжи Волков.
– А куда мы, господин?– спросил слуга, помогая кавалеру сесть на коня.
– К художнику, мне нужен герб. Я тут недалеко видел вывеску.
Не успел он тронуться, как к нему подбежала Агнес и быстро заговорила:
– Господин, разреши мне в стекло заглянуть, сон мне был злой, тебя видела в нём.
Волков, поглядел на неё внимательно и с недоверием. Она уже давно не вспоминала про шар, но видно он её не отпускал.
– Нужно ли? Мало ли снов снится.
– То вещий был сон, как явь. В нем вы были, сидели уставший, или раненый, а на вас монах смотрел.
– Монах? Наш монах?– Спросил кавалер.
– Не наш, злой монах.
– Какой ещё злой?
– Не знаю какой, на взгляд простой, а туфли у него как у богача, не сандалии. И говорит он тихо и кротко, но опасен как змея.
Теперь кавалер уже не был так недоверчив:
– Злой монах, говоришь? – Задумчиво переспросил он.– Ладно, возьми шар, погляди в него.
Агнес кивнула и бегом кинулась за другими людьми Волкова, что уже шли от собора в трактир.
– Ведьма она, господин, ох ведьма,– начал Ёгвн,– я вот…
– Молчи, дурень, стоишь тут, орёшь на всю улицу.– Оборвал его кавалер.– Пошли к художнику.
Художник был беден и молод, Волков оглядел нищий его дом и хотел уже уйти, но художник упросил его не уходить. Говорил, что нарисует герб на бумаге, и если господину рыцарю понравится, то и щит его разрисует.
Он был первый из посторонних, кто назвал Волкова «господином рыцарем». И «господин рыцарь» согласился. И не пожалел о том.
– Каков будет щит?– Спрашивал художник и тут же начинал рисовать.
– Кавалерийский треугольник.
– Цвета: Один? Больше?
– Два. Голубой и белый,– отвечал кавалер, не задумываясь.
– Мудрый выбор, лазурь, серебро. Лазурь – небо, верность, честность. Серебро – благородство и чистота. Как рассечём?
– По горизонту, белый сверху.
– Мех, пояса, перевези?
– Лишнее. Коршуна, чёрного коршуна рисуйте. Одна колдунья звала меня коршуном.
– Господин, коршунов, орлов, кречетов и соколов на щитах много.
– Да? – Кавалер на миг задумался. – А вороны часто встречаются?
– Нет, не часто, никогда не видел, прекрасный выбор, ворон символ мудрости и течения времени.
– Рисуйте ворона, а в лапах он должен сжимать горящий факел, так хотел архиепископ.
– Итак, черный ворон с горящим факелом на лазурном поле, с серебряным небом,– закончил рисунок художник.
Волоков внимательно смотрел на него и был доволен:
– Сделайте ворона пострашнее.
– Сделаю ему рубиновое око.
– Ёган, дай художнику щит. Хочу забрать его завтра.
– К утру высохнет, будет готов, с вас два талера, господин.
Волков молча достал монеты.
– Господин рыцарь, а не желаете себе ещё штандарт с гербом, и сюрко в ваших цветах, для ваших людей?– Предложил художник.– У меня есть хороший портной и белошвейка. Всё будет красиво.
– Да, мне это нужно.– Согласился кавалер.– Штандарт и пару сюрко.
– Попоны для коней в ваших цветах?
– Лишнее.
– Тогда с вас ещё четыре талера. И работы займут три дня.
– И ни днём больше,– сказал Волков и снова полез в кошель.
Пировал он со своими людьми, за столом были все, кроме Агнес. Можно сказать, что кавалер был счастлив. Он заказал музыкантов.
И благосклонно принимал тосты и от Сыча, и от Полески. Особенно его радовала ворчливая зависть пьянеющего Рохи.
– Чёртов мошенник, – после каждого тоста негромко добавлял Скарафаджо,– надо же, сам архиепископ ему шпоры повязывал.
Или:
– Чёртов ловкач, как он так умудрился, надо же! Проныра! Вот, что значит дружить с офицерами.
А Брунхильда раскраснелась от вина и поглядывала на него уже не столь злобно как совсем недавно. А Ёган и вовсе гордился так, как будто это он стал рыцарем. Орал больше всех, так как был уже изрядно пьян.
А кавалер не пил, так, отпивал для вида. Он был неспокоен. Рыцарские шпоры вещь, безусловно, прекрасная, но епископ свою часть сделки выполнил, и теперь очередь была за Волковым. А ему очень, очень не хотелось лезть в чумной город, откуда никто не возвращался. И шпоры после таких мыслей уже не смотрелись такими блестящими.
«Ничего, ничего,– уговаривал он сам себя,– главное в любой компании, это правильно подготовиться к ней».
Но все самоуговоры не отгоняли тревогу. А тут к столу подошёл трактирщик, улыбался, очень был доволен выручкой от пира. Он нёс полуведерный кувшин вин,а запечатанный сургучом, на кувшине стояла печать какого-то монастыря.
– Велено передать вам, господин кавалер,– с улыбкой и поклоном произнёс трактирщик,– Монахи принесли, говорили, что вино двадцатилетнее. От их ордена, вам в честь акколады. И принятия вас в круг рыцарей Господних. Прикажете открыть?
Он стоял и держал тяжёлый кувшин, за столом все оживились, Сыч орал, что надо открыть, Рудермаер даже протянул кружку, но кавалер не торопился, спросил:
– А что за монахи были? Какого ордена?
– Мне этот орден неизвестен.– Отвечал трактирщик. И повторил.– Велите открыть?
– Нет. – Сухо ответил Волков.
– Как нет, давай Фолькоф, отведаем монастырского винца!– Крикнул Скарафаджо.
– Нет, – ещё твёрже отвечал кавалер.
– Господин сказал нет, значит нет,– произнёс нетрезвый Ёган,– не надо, вот так, вот… Нас уже один раз пытались отравить вот так же… Мы уже всё знаем насчёт вина, которое дарят какие-то непонятные монахи… Мальчишка один выпил вот такого винца и фить…– Ёган нарисовал путь бедного мальчишки пальцем в воздухе,– и на небесах.
Трактирщик явно не ожидавший такого развития событий опешил, стоял, разинув рот, потом молча и аккуратно поставил кувшин на край стола и произнёс:
– А на вид такие приличные монахи были.
И ушёл.
– Фолькоф, не уж-то ты испугался? – храбрился Роха,– хочешь, я попробую это вино первым?
– Ёган, – сказал кавалер,– отнеси вино в мои покои.
Ёган пошёл наверх и вскоре вернулся. А за ним шла Агнес, она бесцеремонно отодвинула брата Ипполита, что сидел рядом с Волковым, и втиснула свой худой зад между ними. Девочка была бледна, говорила тихо. Почти шептала:
