поддержки с воздуха. 17–19 мая де Голль атаковал германские позиции у Монкорне к северо-востоку от Лаона. Успех в этом районе поставил бы под угрозу пути снабжения танковых дивизий Гудериана, двигавшихся к Ла-Маншу. На первых порах французским танкам удалось оттеснить немцев, нанести им чувствительный урон и даже захватить пленных. Однако Вермахт смог выправить положение за счет резервов мотопехоты, преимущества в артиллерии и поддержки с воздуха [1372].
Полковник де Голль представляет президенту Франции Лебрену танковое подразделение под своим командованием, октябрь 1939 г.
Источник: Gettyimages
На оперативном уровне немцы неизменно упреждали все действия французского командования. Скорость вообще стала ахиллесовой пятой французских армий во Второй мировой войне. По мнению Дж. Джексона, «доктрина “методической битвы” оказалась несоответствующей скорости боевых действий, практикуемой немцами. Одной из важных особенностей этой битвы [форсирование реки Маас – авт.] является практически полное отсутствие действий военной авиации союзников. Отчасти это объясняется численным отставанием авиации союзников, отчасти – тем, что они сосредоточили свои ограниченные ресурсы военно-воздушных сил не в нужном месте, а в северной и центральной Бельгии»[1373]. Б. Лиддел Гарт не без основания назвал форсирование Мааса «решающим актом драмы, потрясшей весь мир» [1374]. Р. Ремон с грустью писал, что «в принципе война была проиграна уже на пятый день немецкого выступления»[1375].
Полковник де Голль, ставший бригадным генералом в конце мая за успешное руководство 4-й бронетанковой дивизией, отметил в своем дневнике: «10 мая началась война машин. На небе и на суше главное – это механизированная сила. Противник имеет над нами преимущество. Его успехи базируются на танковых дивизиях и штурмовой авиации. И ничего другого»[1376]. Советская пресса, далекая по своим идеологическим взглядам от политических убеждений де Голля, обращала внимание на те же новшества ведения боя Второй мировой войны: «Мотор стал оружием боя. Это уже не просто количественное усиление боевых средств, не дополнение к ним. Мотор изменяет боевые качества войск, а значит и качество самого боя. Оснащение войск мотором дает им то, что страстно желали полководцы всех времен, – чрезвычайно высокую подвижность» [1377].
Д. Ллойд Джордж в беседе с советским полпредом в Великобритании в 1932–1943 гг. И. М. Майским отмечал: «Это какая-то необыкновенная война! На немецкой стороне людей, понимаете, – офицеров, солдат – не видно. Одни машины!.. Танки, броневики, грузовые автомобили, мотоциклы. И, конечно, самолеты, очень много самолетов!.. Германская авиация имеет колоссальный перевес над французской и английской!.. Ничего подобного до сих пор не бывало. Нынешняя Франция не похожа на прошлую. Дух не тот. И крупных вождей у нее что-то не видно. А враг сейчас гораздо опаснее, чем в 1914 г.»[1378]. Эту мысль подчеркивал и один из наиболее внимательных очевидцев событий, известный историк М. Блок, лично участвовавший в боях в мае 1940 г. «Немцы, – писал он, – проводили эту войну под знаком “скоростных технологий”. Наблюдая за тем, как немцы совершенствуют свои технологии, мы даже не пытались вникать в них, а, между тем, это было признаком новой эры вооружения. Таким образом, на поле битвы столкнулись два противника, принадлежащие к разным эпохам»[1379]. По свидетельству А. Симона, многие считали, что «французский генеральный штаб готовился в 1940 году повторить войну 1914 года. И действительно, французская военная стратегия не приняла в расчет тех грандиозных перемен, которые произошли за истекшие двадцать лет»[1380].
18 мая во французском фронте зияла огромная брешь шириной 50 км. Немецкие танки достигли Лаона, откуда они могли в течение двух дней преодолеть расстояние до Парижа или продолжить движение на север, в сторону Кале и Дюнкерка, чтобы окружить находившуюся в Бельгии группировку союзных войск. В это время в Париже уже отчетливо понимали, что на самом деле произошло под Седаном. А. Бофр, в 1939–1940 гг. работавший с генералом Думенком, вспоминал свои ощущения после посещения штаб-квартиры верховного главнокомандования, когда там уже имели информацию о беспрепятственном продвижении германских колонн: «Атмосфера была похоже на ту, которая царит в доме, где лежит покойник»[1381]. 15 мая Даладье докладывал председателю Совета министров П. Рейно: «Наши войска рассеиваются. Бегут. Битва проиграна»[1382]. Премьер-министр Великобритании У. Черчилль, узнав о прорыве французского фронта, не мог поверить в катастрофичность положения: «Смешно думать, что Франция может быть завоевана 120 танками»[1383]. Прилетев в Париж 16 мая на переговоры с Рейно, он «нашел здесь картину смятения и беспомощности». На вопрос Черчилля о стратегических резервах Гамелен ответил: «У нас их нет»[1384]. Премьер-министр, чтобы поддержать растерявшегося союзника, находившегося в «состоянии настоящей паники», согласился предоставить в распоряжение Франции десять эскадрилий военных самолетов. При этом французы, не имевшие других дополнительных военных резервов, требовали более активного участия британской авиации в боевых действиях на континенте.
Жан де Латр де Тассиньи (на втором плане по центру), 20 мая 1940 г.
Источник: Wikimedia Commons
Между тем, силы союзников в Бельгии, столкнувшиеся с перспективой окружения после прорыва танков Клейста через Маас, начали отступать на запад. 17 мая немцы захватили Шарлеруа и Брюссель, а 18 мая – Антверпен. Однако Бельгия держалась увереннее, чем Нидерланды. После начала войны она мобилизовала 600-тысячную армию, которая соединилась с англо-французскими силами. Правительство под руководством Ю. Пьерло выступало за продолжение военных действий против гитлеровской Германии. К 20 мая союзники смогли закрепиться на линии реки Шельда. Но в этот же день танковые соединения германской группы армий «А» захватили г. Абвиль, замкнув кольцо окружения вокруг французских, английских и бельгийских дивизий[1385]. По рекам Сомма и Эна французское командование начало создавать новую линию обороны из остатков разбитых армий и войск, перебрасываемых с «линии Мажино». 45-километровый участок фронта у г. Ретель на левом берегу Эны обороняли 10-я и 14-я пехотные дивизии, общее командование которыми осуществлял генерал де Латр де Тассиньи. В течение месяца солдаты де Латра сдерживали втрое превосходившие их по численности силы Вермахта, не давая им форсировать Эну [1386]. Однако никакой героизм не мог компенсировать стратегический провал военного руководства. Путь на Париж был едва прикрыт. На глазах всей страны разворачивалась катастрофа.
События на фронте спровоцировали во Франции правительственный кризис. Глава кабинета Рейно осуществил в нем несколько перестановок. 18–19 мая он лично возглавил военное министерство, переведя Даладье на пост министра иностранных дел. Заместителем председателя Совета министров был назначен маршал Петэн, до этого занимавший пост посла в Мадриде. А. Симон характеризовал его как человека, который «на восьмом десятке жизни сделался одним из самых ярых сторонников сближения с Германией, решительным противником франко-британского союза и, разумеется, ожесточенным врагом СССР»
